Во многом именно детские годы Николая II определили его дальнейшее становление. А воспитывался будущий император в атмосфере всеобщей любви – от августейших родителей до придворных слуг. Рассказываем, как относился маленький Ники к учебе, во что любил играть и почему не соглашался писать буквы в тетрадки.
О детстве Николая II написано немало статей. Но особенную ценность имеет повесть русского мемуариста Ильи Сургучева. В своей книге автор раскрывает перед читателем мало известный период жизни последнего российского государя Николая II — его ранние детские годы: с 1876-го по 1879-й. За основу работы были взяты воспоминания друга детства императора Владимира Оллонгрена. В детстве ему посчастливилось жить и воспитываться в Аничковом дворце вместе с будущим царем, а тогда еще юным Великим Князем Николаем. Свои впечатления об этом времени Оллонгрен пронес через всю свою жизнь, которая закончилась вдали от России, в эмиграции. Именно там, во Франции, и повстречались автор повести «Детство Императора Николая II» Илья Сургучев и Царский офицер Владимир Оллонгрен.
Как простой мальчишка с Псковской улицы Володя Оллонгрен попал во дворец? Дело в том, что его мать, Александра Петровна Оллонгрен, стала воспитательницей и первой учительницей маленьких Великих Князей Ники и Жоржика (так ласково в царской семье называли будущего императора Николая II и его младшего брата, будущего цесаревича Георгия Александровича).
В то время Ники было 7 лет, а Жоржику — 5. Володя Оллонгрен приходился по возрасту ровесником Ники, поэтому было решено воспитывать детей вместе.
Великих Князей нужно было выучить начальной русской грамоте и молитвам. К тому моменту они уже знали «Богородицу» и «Отче Наш», хотя в «Отче» еще путались. Будущий Александр III так наставлял Александру Петровну: «Учите хорошенько мальчуганов, повадки не давайте, спрашивайте по всей строгости законов, не поощряйте лени в особенности. Если что, то адресуйтесь прямо ко мне, а я знаю, что нужно делать. Повторяю, что мне фарфора не нужно. Мне нужны нормальные, здоровые русские дети. Подерутся, — пожалуйста. Но доказчику — первый кнут».
Занятия начинались ровно в девять утра. Уроки длились 50 минут, между ними были десятиминутные перемены. Занятия захватили Ники. Как вспоминал Владимир Оллонгрен, тетрадки казались ему сокровищами, которые жалко пачкать чернилами. Более того, он только тогда согласился писать в тетрадке, когда учительница показала, что есть еще много в запасе. «У него было необыкновенное уважение к бумаге: писал он палочки страшно старательно, пыхтя и сопя, а иногда и потея, и всегда подкладывал под ладонь промокательную бумагу. <…>. Его писанье было девически чисто, и тетради эти мать потом благоговейно хранила. Не знаю теперь, где они, кому достались и кто их бережет», — говорил Владимир Оллонгрен.
Его любимым произведением было стихотворение Александра Пушкина «Румяной зарею». Он часто просил маму почитать его, а сам пытался запомнить строки, шепотом их повторяя. Больше всего великого Князя завораживала фраза: «гусей караваны несутся к лугам». Владимир Оллонгрен признавался, что не понимал его восторга: «…чувствовал, что это — интересно, как-то возвышенно, что это — какой-то другой склад, мне не доступный, и вот по этой линии я инстинктивно чувствовал его какое-то превосходство надо мной».
Конечно, Ники были не чужды простые мальчишеские радости. Больше всего ему нравилось проводить время в саду. Там он чувствовал себя свободным и счастливым. Вместе с Жоржиком и Володей они гонялись друг за другом, боролись, играли в чехарду, которую Ники обожал. А еще он обожал следить за полетом птиц. «Через многие десятки лет я и теперь не могу забыть его совершенно очаровательного личика, задумчивого и как-то мрачно тревожного, когда он поднимал кверху свои нежные, невинные и какие-то святые глаза и смотрел, как ласточки или какие-нибудь другие птицы вычерчивают в небе свой полет. Я это так любил, что иногда обращался с просьбой: „Ники, посмотри на птиц!“. И тогда он, конечно, не смотрел, а в смущеньи делался обыкновенным мальчишкой и старался сделать мне салазки», — вспоминал Владимир Оллонгрен.
Ники обожал свою мать. Он расстраивался, что видит ее только два раза в день — утром и вечером, уже в постели. Как правило, Мария Федоровна звонила в звонок в районе одиннадцати утра. Тогда мальчишки пулей бежали к лифту и поднимались на четвертый этаж, где располагался ее будуар. В тот же момент начинались поцелуи и расспросы: «Ну как спали? Что во сне видели? Боженьку видели?» Рядом всегда с радостным лицом присутствовал и будущий Александр III.
Когда время заканчивалось и родителям нужно было уезжать к Александру II, Великая Княгиня Мария Федоровна всех по очереди катала вокруг комнаты на шлейфе своего платья. При этом она всегда начинала с Володи. «Я теперь понимаю, какая это была огромная деликатность — и как все вообще было невероятно деликатно в этой очаровательной и простой семье», — вспоминал он. После этого обласканные дети снова спускались на свою половину и возвращались к книгам и тетрадкам.
Дни во дворце проходили невероятно однообразно. Единственным развлечением для детей были посещения богослужений и поездки летом в Гатчину. Ники был набожным ребенком. Царская семья чтила все церковные праздники. «В Ники было что-то от ученика духовного училища: он любил зажигать и расставлять свечи перед иконами и тщательно следил за их сгоранием. <…> Заветным его желанием было облачиться в золотой стихарик, стоять около священника посередине церкви и во время елеепомазания держать священный стаканчик», — утверждал Владимир Оллонгрен.
Больше всего Великий Князь любил изображение Божией Матери, а еще всегда завидовал брату Жоржику, что его зовут Георгием, ведь у него такой красивый святой, убивающий змея и спасающий царскую дочь. «Вот так и я бы спас нашу Ксеньюшку (младшую сестру — прим. ред.), если бы на нее напал змей, — часто говорил он. - а то что же мой святой, старик и притом сердитый?» Однажды он даже спросил у учительницы, нельзя ли ему перестать быть Николаем, а стать Георгием. «Ну что ж?», — расстроено отвечал Ники в ответ на возражения. — Мы будем два Георгия: один большой, другой — маленький».
Ники прекрасно знал порядок служб, был музыкален и умел тактично и корректно подпевать хору. У него была музыкальная память. В спальне очень часто мальчишки повторяли псалом «Хвалите» с басовыми раскатами и молитву «Аллилуйя». Особенно им нравился тропарь «Ангельские силы на гробе твоем». Если Володька начинал фальшивить, Ники с регентской суровостью говорил: «Не туда едешь!».
Память у Великого Князя была острая, и, надев скатерть вместо ризы, он читал наизусть многие прошения из ектений и, напружинив голос до диаконского оттенка, любил гудеть: «О благочестивейшем, самодержавнейшем великом Государе нашем… О супруге его…». А Володка должен был в тон заканчивать: «Господи, помилуй…».
Дворцовая прислуга всю великокняжескую семью звала просто: «цари». А маленьких Великих Князей, как в помещичьей семье, звали по именам и всегда ласково: «Никенька, Жорженька». Конечно, за глаза. «Прислуга, как я теперь понимаю, любила семью не только за страх, но и за совесть. И вообще комплект прислуги был удивительный, служивший „у царей“ из рода в род. Старики были ворчуны, вроде чеховского Фирса, которые не стесняясь говорили „царям“ домашние истины прямо в глаза…», — утверждал Владимир Оллонгрен.
Несмотря на все недостатки воспитания, которое было слишком оторванно от обычной жизни, дети оставались детьми. Великим Князьям привозились самые занятные, самые драгоценные игрушки, сделанные в России и за границей, но все это занимало их внимание только какой-то первый момент. Другое дело выстроить из песка домик для дедушки или из снега — крепость для защиты России, — это было свое, это было драгоценно.
Прошло много времени. Ники из маленького Великого Князя превратился в императора России Николая II.
Власть не испортила его: он продолжал с большой теплотой относиться к Владимиру Оллонгрену, несколько раз выручая его. А бывшая первая учительница Александра Петровна и вовсе имела свободный, почти семейный доступ к государю. Николай II принимал ее по первой просьбе, и если ей нужно было подождать, то ждала она не в приемной, а у него в кабинете, около его письменного стола. Он обыкновенно говорил:
— Милая Диденька, посидите, пожалуйста, а мне нужно прочитать вот эти еще бумаги. Может, хотите покурить?
Он знал, что Александра Петровна терпеть не могла табак и всегда притворно сердилась на эти приглашения. Она уходила к окну, отворяла раму и садилась там, развернув газету, а государь опять шутил:
— Вы там не очень-то «на воздусях», а то протянет сквознячок, схватите насморк, чихать будете. А это как-то не походит к вашей должности. Не солидно.
— А вы, Никенька, не отвлекайтесь, читайте скорее ваши бумаги, а то мне некогда.
После службы у царской семьи Александра Петровна стала начальницей Василеостровской женской гимназии, где проработала 22 года. Некоторые малоимущие семьи, которые нуждались в финансовой поддержке, могли подать прошения на ее имя. Александра Петровна должна была предоставлять их в Опекунский Совет Ведомства Императрицы Марии со своим заключением. И только из Опекунского Совета получалось распоряжение: освободить от платы семью за обучение или нет.
Но Александра Петровна никогда этого не делала. Она прошения сохраняла у себя, а потом приносила их к Николаю II. «Царь самолично брал у моей мамы ридикюль, вынимал оттуда все прошения и на каждом из них писал сумму, какую она находила нужным дать той или другой семье. Затем подсчитывал общую сумму денег, и на этом работа его кончалась. У матери было такое впечатление, что ему нравилось отвлечься от больших деловых забот и заняться такими пустяками. В конце беседы он, всегда шепотом, просил никому ни слова не говорить о его помощи», - рассказывал Владимир Оллонгрен.
Более того, за все 22 года деятельности Александры Петровны как начальницы гимназии ни одно прошение об освобождении от платы не было представлено в Опекунский Совет. Это порождало удивление ведомства, ведь туда ежегодно от всех женских гимназий поступало огромное число таких ходатайств. Но Александра Петровна, вспоминая приказ царя, никогда и никому не говорила, что это он дает деньги.
До конца своей жизни Николай II оставался добрым и благородным человеком. Владимир Оллонгрен делился: «И потому я горько плакал, когда прочитал, что Николай II записал в своем предсмертном дневнике: «Кругом — трусость и измена». Но… этого нужно было ожидать.
Мы малодушны, мы коварны,
Бесстыдны, злы, неблагодарны;
Мы сердцем хладные скопцы,
Клеветники, рабы, глупцы…».
Источники:
- Биография императора Николая II Александровича (www.ria.ru/20131223/985834664.html)
- «Детство императора Николая II», Сургучев Илья (www.az.lib.ru/s/surguchew_i_d/text_1953_detstvo_nikolaya_2-go.shtml)
- «Император Всероссийский Николай II Александрович», Черникова Наталья Владимировна (www.biography.wikireading.ru/hqZlAke5mP)
