В середине ХХ века Саров был одним из самых засекреченных городов России. Объект стерли со всех карт, ему поменяли название, он находился под постоянной охраной. Рассказываем о Сарове все, что известно на сегодняшний день.

У Сарова было множество названий официальных и полуофициальных: КБ-11, Арзамас-75, Арзамас-16, Объект, Колючка, База-112, Кремлев и Горький. Но как бы его не называли, суть оставалась одной — это был сверхсекретный город, на территории которого находились современнейший научно-исследовательский институт, завод и испытательный полигон. Здесь работала и жила советская научная элита со своими семьями. Здесь же были придуманы и разработаны такие виды оружия массового поражения как атомная и водородная бомбы.

С конца 1945 года советская власть начала поиск города, который бы стал местом для размещения секретного объекта. Исходили из нескольких критериев: относительная близость к научным центрам Советского Союза, соблюдение условий для обеспечения режима секретности. Всеми этими качествами обладал Саров, который тогда находился на границе Горьковской области и Мордовской АССР. Главный конструктор и научный руководитель разработки советской атомной бомбы Юлий Харитон вспоминал, что лично облетал на самолете и осматривал площадки, предложенные для размещения секретного объекта, и местоположение Сарова ему понравилось — безлюдный район со своей инфраструктурой (железная дорога, завод № 550), не очень далеко от Москвы.

1 апреля 1946 года Саров был официально выбран как место расположения первого советского ядерного центра. Специальным указом Иосифа Сталина населенный пункт стерли с географических карт и ликвидировали с административных и организационных учетов. Добраться до Объекта было непросто: к нему вела только одна узкая дорога, пока в ноябре не появился собственный аэродром. В мемуарах физик-теоретик, один из создателей первой советской водородной бомбы Андрей Сахаров подробно описывал, как первый раз попал в Арзамас-16. По назначенному московскому адресу он увидел здание с вывеской «Овоще-плодовая база», спустился мимо странных людей в полуподвальное помещение, где нервный мужчина выдал ему пропуск и объяснил, на каком поезде и в каком вагоне нужно ехать на Объект. После поезда его ждала специальная машина, которая и отвезла его в Арзамас-16.

«В ближайшие годы я получал свой пропуск на объект каждый раз таким же образом, лично являясь на эту памятную „базу“. Со временем я приобрел исключительное право сообщать о своих поездках по телефону. Но уже, например, мои сотрудники при поездках в Москву в отпуск или в командировку такого права не имели. (Очевидно, предполагалось, что по телефону может договориться о поездке кто-то „не наш“, т. е. шпион!)», — предполагал Андрей Сахаров.

Объект был окружен двумя рядами колючей проволоки на высоких столбах. Между ними — полоса вспаханной земли. Согласно многочисленным воспоминаниям, ученые между собой называли секретный город «родная колючка». Подъезжающие к Объекту машины должны были остановиться около запертых ворот, пройти пропускной контроль и лишь потом продолжить движение. Документы проверяли вооруженные офицеры. Интересно, что крестьяне соседних деревень, которые со стороны видели огромную территорию, обнесенную проволокой, нашли свое объяснение происходящему. Они думали, что на территории Сарова устроили «пробный коммунизм».

В Арзамасе-16 жила и работала научная элита страны. Это были те люди, которые занимались разработкой атомной и водородной бомб, задавали ориентиры для развития многих отраслей промышленности, образующих атомно-энергетический комплекс страны: Игорь Курчатов, Юлий Харитон, Яков Зельдович, Андрей Сахаров и другие. Здесь же располагался большой лагерь с заключенными. Они строили дома для будущих сотрудников, дороги, заводы и испытательные площадки. Заключенные жили в бараках, а на работу ходили под конвоем. После освобождения людей ссылали на поселение в Магадан и другие отдаленные места. Там они никому не могли рассказать секретную информацию — где находился Объект.

Каждый ученый имел свой уровень допуска. В мемуарах Андрей Сахаров писал, что сначала в Арзамасе-16 телефонной связи не было, письма и телеграммы тоже нельзя было посылать. Правда, впоследствии в этом отношении режим был ослаблен. «Ни один человек не мог поехать в отпуск, навестить родных, даже тяжело заболевших или умирающих, или на похороны, или в служебную командировку без разрешения отдела режима. <…> Молодым специалистам разрешения не давались в течение первого года работы, т. е. свой первый отпуск молодой человек, быть может впервые уехавший из семьи, должен был проводить в родной производственной обстановке. Для большинства это было большой бедой. Но и после года разрешения по бытовым и личным надобностям давались лишь после первой служебной командировки. Получение каждого разрешения требовало больших затрат времени, и иногда они выдавались тогда, когда надобность в них уже давно миновала (например, умершие — похоронены)», — утверждал Андрей Сахаров.

Потеря деталей, распространение информации, перепечатка или пересылка документов расценивались как уголовные преступления. Интересна история физика Бориса Смагина, которую он сам вспоминал. Так, во время экспериментальной работы на Объекте он имел дело с небольшой деталью, за которую был ответственен. «В общей суматохе тех дней и бессонных ночей я случайно выбросил деталь вместе с ворохом радиоактивной алюминиевой фольги, которая отправилась на свалку. Через полгода пропажа была обнаружена и разразился скандал, грозивший многими годами тюрьмы. К счастью, все обошлось. Нашли потерю сотрудники нашего отдела на двухметровой глубине свалки под глыбами мерзлой земли, ибо на дворе стоял холодный декабрь», — рассказывал Смагин. За этот проступок ученый был отстранен от работ на Объекте. Как отмечал Сахаров, после инцидента Борис Смагин смог устроиться работать учителем средней школы, а после — журналистом в научно-популярном журнале, где писал научную фантастику.

Работа ученых сопровождалась и другими трудностями — любая ошибка или нарушение техники безопасности могли привести к плачевным последствиям. Несколько таких историй описывал ведущий научный сотрудник Константин Крупников. Он сам однажды поставил в опасное положение специалиста по боеприпасам Михаила Васильева. Тогда они оба работали в разных казематах, которые находились на одном небольшом поле. «Михаил Яковлевич в центре поля монтировал свои заряды — большие „элементы“. А я в это время решил проверить исправность кабелей, идущих на поле к моему „Дотришу“ (прибор для определения скорости детонации — прим. ред.). Подключил мегомметр и начал медленно крутить его рукоятку. И вдруг — взрыв! Я был удивлен, казалось, все было предусмотрено. Изучена зависимость напряжения, выдаваемого мегомметром от скорости вращения его рукоятки. Заблаговременно были отработаны капсюли, которые выдержали подачу напряжения до 800 В (не выдержавшие — взорвались). Рукоятку я вращал со скоростью, при которой подаваемое на капсюли напряжение не могло превысить 300–400 В. И все же… (Наглядный пример того, что не все в природе оказывается строго детерминированным).

В каземат влетает Михаил Яковлевич с возгласом: „Почему Вы работаете без сигнала?“ Еще осмысливая происшедшее, я искренне ответил: „А я не работал“. А чтобы „работать“, надо было железной палкой ударить по рельсу, висевшему на проволочке у входа в каземат. Он зазвенит, и это сигнал о том, что я собираюсь произвести взрыв. В данном случае я совсем не собирался… <…> Несмотря на такие вот ляпсусы, такие опасные моменты в работе, была и хорошая сторона во всем этом: не скрывали то, что произошло, ни друг от друга, ни от руководителей. <…> Потом соответствующие пункты вводились в инструкции по технике безопасности».

Да, строгость режима, ограда и военная охрана не вызывали приятных эмоций у исследователей, но были и очевидные плюсы. Физик Дмитрий Зубарев пояснял: «Неудобства в значительной мере компенсировались очень интересной работой в дружном научном коллективе и сознанием ее важности (эти чувства особенно поддерживались И. Е. Таммом), возможностью ежедневного обогащения с крупными учеными, которые общались с нами, как с равными, без соблюдения „табеля о рангах“, что зачастую имеет место быть в других, даже научных, институтах. Наконец, немалую роль играла возможность наблюдать стиль работы крупных ученых».

Секретность на Объекте часто приводила к буквально анекдотическим случаям. По рассказам академика Евгения Негина, даже в Арзамасе-16 далеко не все сотрудники были осведомлены, во что они вовлечены. Один из начальников конструкторского отдела накануне испытания советской водородной бомбы, облокотившись на нее, рассуждал о том, насколько далеко зашла в стране секретность. «Где-то есть еще один центр, там тоже работают над оружием, а мы об этом даже не догадываемся! Вчера выступал Маленков и говорил, что в нашей стране создано водородное оружие, а мы даже не знаем, где именно и кто его сделал».
Согласно воспоминаниям Андрея Сахарова, на территории Арзамаса-16 сложился специфический жизненный уклад, напряженный. Хотя отношения между учеными были деловыми и товарищескими. Физик объяснял это режимностью объекта, что психологически способствовало полной поглощённостью работой («работали, если надо, чуть ли не сутками напролет»). Подтверждал это в своих воспоминаниях и начальник газодинамического отделения Василий Боболев. Он рассказывал, что коллектив на объекте был дружный, одержимый одной идеей. Люди работали, не замечая времени («уходили не по часам, а когда кончался опыт»).

В свободное время сотрудники ходили друг к другу в гости, устраивали танцы, гуляли по территории Объекта. Однажды с Сахаровым и его коллегами произошел неприятный случай. «На майские дни мы решили сделать вылазку в лес, окружавший со всех сторон поселок. Оживленно разговаривая, мы не заметили, что вышли к зоне. Очевидно, с одной из ближайших сторожевых вышек нас заметили. Неожиданно за нашей спиной раздалось грозное:

— Стой, ни с места!

Мы обернулись и увидели группу солдат, с очень недвусмысленно наведенными на нас автоматами, во главе с офицером-пограничником. Нас отвели к какому-то зданию, около которого уже ждал грузовик, приказали сесть в кузов на дно, вытянув ноги. Напротив, на скамеечке, село четверо автоматчиков. Один из них сказал: при попытке бегства и если подберете ноги — стреляем без предупреждения. Кое-как, подпрыгивая на корнях и кочках и борясь с желанием согнуть ноги в коленях, чтобы таким образом смягчить толчки, мы доехали до военного лагеря. Наши конвоиры приказали нам выстроиться лицом к стене, а сами пошли докладывать по начальству. Примерно через полчаса, наведя справки (убедившись, что мы не беглые зеки), нас милостиво отпустили», — писал он.

И даже несмотря на подобные инциденты, в мемуарах Андрей Сахаров утверждал, что все работники Объекта видели себя частью одного большого дела, на которое были направлены колоссальные средства. А ведь после войны создать подобный научный комплекс стоило стране дорого. Сотрудники Арзамаса-16 понимали, что жертвы и трудности не должны быть напрасными. При этом ученые не сомневались в том, что приносят своей стране пользу, а их труд важен. Это чувство поддерживалось высокими по тем временам зарплатами и правительственными наградами. 

Времена особой секретности Объекта прошли. В 1992 году указом президента Арзамас-16 получил статус всероссийского федерального ядерного центра, многие документы рассекречены, воспоминания сотрудников Объекта опубликованы. Но до сих пор город обнесен несколькими рядами проволоки, а на его территории продолжаются эксперименты. 

Источники:

1.  Андрей Сахаров. Воспоминания //libking.ru/books/nonf-/nonf-biography/177043-andrey-saharov-vospominaniya.html