Для тех, кто лишен страха высоты и желает глубже понять суть происходящего, в том числе в России, в период Нового времени и его финала на рубеже XX–XXI веков, Редакционное бюро Проекта «МЫ» публикует главы исследования «Тень Заратустры» Владимира С. Александрова (Питерского). Исследование, ведущееся с позиции Русского исторического проекта, меняет сложившуюся точку зрения на главные процессы эпохи, их задачи и цели, раскрывающиеся только теперь – в финале эпохи.

(Продолжение. Начало – в разделе «Русский проект»)

Глава III. ПРАВДА И ЛОЖЬ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ 

в) Подполье разложения

В XVI веке Англия осознает себя державой, не только отделенной от Европы узким проливом, но особой «морской цивилизацией», призванной властвовать не только над Европой, но всем евразийским и американским континентами. На рубеже XVI-XVII веков идея мировой английской Власти оформляется в геополитическую концепцию, которую англо-американский истеблишмент реализует до сих пор.
      Становление этой концепции уже в практическом плане осуществляется на протяжении XVI-XVIII веков. При этом Французская революция становится не только важным ее этапом в конце XVIII века, но началом целой эпохи, внутри которой многие составляющие этой концепции получают необходимую и весомую поддержку. 

    На протяжении всего XVIII века основным конфликтом Европы становится военно-политическое противостояние Англии и Франции. Оно начинается войной за испанское наследство (1701–1714), после которой Англия, по сути, оказывается вассалом Франции, и заканчивается Французской революцией, наполеоновскими войнами и потерей Францией своей лидирующей роли в Европе. По итогам конфликта, Англия, напротив, становится ведущей империей мира на всем протяжении XIX века, а в ХХ веке, вместе с США, продолжает играть значимую роль в историческом процессе¹. На фоне бурных событий модерна, механизм постигшей Францию революционной катастрофы был погребен под мифами Нового времени. Однако вопрос этот всплывает в конце эпохи – как стремление понять, что же произошло внутри нее с человеком, его миром и историей. 
     Сегодня, из постмодернистского «далека» уже понятно, что Французская революция не является частным феноменом далекой французской и даже европейской истории XVIII века. Революция вписана в глобальный контекст развертывания Нового времени и постмодерна – финала эпохи. Сам этот сценарий можно представить, как насильственное объединение всего мира на основе либерально-релятивистских идей свободного политико-идеологического рынка, где итогом неслыханных социальных потрясений и войн должен объявиться Последний победитель, устанавливающий Новый мировой порядок на века. 
         Массовые идеологии модерна, взошедшие на идее абсолютного превосходства подлинных людей над недочеловеками – классового, расистского или нацистского – убеждали адептов, что Новый порядок станет благом для человека. Важно, что сама мысль о таком «порядке» невозможна без предварительного принятия идеи разрушения культур и народов - этих онтологических историко-культурных субъектов истории. Главным условием такого дискурса постмодерн оказывается изначально – как радикальный отказ не только от историко-культурного «первородства», но от всего европейского Просвещения, логики и рациональности – когда личный произвол оказывается показателем личной «продвинутости». Поэтому вектор на Последнего победителя или сверхчеловека, ставший основой дискурса свободного политико-идеологического рынка, отменял не только ценности и культуры – осевые поля значений в определении вектора истории, но народы и цивилизации – превращая их из субъектов истории в расходный материал Власти и личного произвола Последнего победителя.       
      Стараясь прояснить настоящее в русле открывающегося будущего, необходимо понять механизм, с помощью которого идея сверхчеловеческой Власти над людьми и народами одержала верх в Западной Европе XVIII века – еще христианском мире, чьим отражением и стало европейское Просвещение. Если не брать маргинальный уровень мышления, то ни в сознании континентальной Европы, ни в европейском Просвещении ничего подобного не было.     
         Впрочем, загадки здесь нет – за исключением поразительной склонности массового обыватели к умственному покою. Указанный дискурс характерен для совершенно другой цивилизационной группы, для так называемых (они себя сами так выделяют) цивилизаций моря – Англии и США. Развивался этот дискурс в системе чисто английских представлений – от Дж. Ди и Ф. Бэкона к Дж. Локку, Т. Гоббсу, И. Бентаму, Дж. Ст. Миллю и другим английским мыслителям, ставших «стержневыми» для английского мировоззрения, мышления и политики. В его основе – животный индивидуализм в природной среде: «в естественном состоянии – пишет Дж. Локк, –  каждый обладает исполнительной властью, вытекающей из закона природы»². Даже святые отцы Английской церкви убеждены, что для объединения людей в народы нет веских причин, кроме выработки материальных благ. Люди, пишет Р. Хукер (1554-1600) в «Церковной политике», «никогда не имели какого-либо установившегося содружества, никогда не имели торжественного соглашения между собой о том, что делать или чего не делать; но поскольку мы сами не в состоянии обеспечить себя достаточным количеством вещей…это и стало причиной объединения людей в политические общества»³. 
          Между тем, строя воздушные замки для обывателя, они не говорят, что «война всех против всех», взывающая к «Левиафану», есть исключительный результат индивидуализма, и рождает она еще и самый  разнузданный криминал, и терроризм, и жажду порабощения, и массовое уничтожение людей и народов. Но такова война за безграничную Власть – народа, расы, класса или отдельного человека. По отношению к цивилизации ценностей, формировавшейся внутри христианской Европы, этот дискурс был возвратом к архаике, кровавому язычеству, идеологии «судьбы и крови», внутри цивилизации ценностей давно уже преодолённой – в отличие от морских цивилизаций интересов.

            Истоки англосаксонского дискурса цивилизации интересов – укорененность в государственном криминалитете, вынесенная на высший мотивационный уровень. Здесь королевская поддержка пиратства - этого свободного кровавого разбоя, где Ф. Дрейк оказывается «пиратом ее величества», выливается в поддержку зловещей фигуры Генри Моргана, которому за страшные разграбления Карибского бассейна, в частности, городов Пуэрто-дель-Принсипе и Панамы, присуждается короной отнюдь не виселица, но почетное губернаторство на Ямайке. Именно такой английский дискурс располагал к тому, чтобы Ост-Индская компания, это «яркое воплощение соединения короны, знати, пиратов и венецианцев» оказалась инструментом, с помощью которого «британский королевский дом станет одним из крупнейших наркоторговцев мира, поддерживающим торговлю оружием и опиумную торговлю, сажая таким образом «на иглу» миллионы китайцев»⁴. 
       Здесь важен не столько «гуманистический образ» такой политики, исчерпываемый Властью и богатством в качестве высших человеческих целей любыми средствами, сколько то, что итоги политики одобрительно принимаются обывательской массой – как норма отношения и действия человека в мире. Так эта Власть, все более уклоняющаяся от оси универсального становления, «распаковываемой» внутри континентальных культур, склонна не только окружать себя обществом безгласных людей-кроликов и самых отчаянных маргиналов под собственным контролем. Власть, опирающаяся на прямой разбой, террор, рабство и убийства людей, закрепляет себя и свой стиль как «норму» в их сознании, создавая компенсаторную мифологию «высшей расы» и исключительности прав «белых людей» на континенты и народы мира, что неуклонно прослеживается в англо-американском мировоззрении и в XXI веке. Отсюда то преклонение Англии перед тайными террористическими и криминальными операциями спецслужб, где у нее нет соперников, и которое уже несло в себе и континентальные революции, и мировые войны, и тайную деятельность, которой занимались ее известные писатели, ученые и высшая знать. 
       Уже лорд Честерфилд (1694-1773) в «Максимах» учил: «Посол, которому поручены важные дела, непременно должен иметь у себя в услужении платных шпионов», а разведка Англии хорошо усвоила, как «давать взятки вельможам и министрам», чтобы привлечь их на свою сторону⁵. Собирая сведения, в XVIII веке секретная служба Англии в качестве агентов пользует молодых аристократов, путешествующих для приобретения светского лоска в Европе; кроме сбора информации, они участвуют в дворцовых переворотах.
       Но в XVIII веке Франция – на первом месте; тайные встречи лорда Уолдгейна с графом Франсуа де Бюсси из  внешнеполитического ведомства Франции, чрезвычайно важны для английской короны⁶. Хотя в Германии ту же роль выполняет Якоб Дейлинг, в Испании – министр Рипперд, в Сицилии – аббаты Карачоло и Платания. Если жаждешь Власти – не гнушайся никакими средствами.

        Но спецслужбы – лишь поддержка и, в некотором смысле, страховка. Зажечь сердца, подготовить интеллектуалов-вольнодумцев и тысячи провокаторов – на это спецслужбы XVIII века, даже английские, не способны. Это деятельность для мощной сетевой организации, какой, если не брать Римскую церковь, ни в Европе, ни на Востоке не было ни у кого – кроме Англии. И в отличие от Римской церкви, которую эта организация именовала врагом, своей целью она ставила мировую Власть английской короны. На рубеже XVII – XVIII веков ее структуры активно работают в Европе под личиной гуманитарных обществ и именуют себя вольными каменщиками или масонами; свои храмы они называют ложами, а то, что над собой единственной Властью они признают только корону Англии – об этом не догадывается никто. 
       С этой организации начинается история Французской революции. Но не только. С нее начинается история Нового-Новейшего времени, вплоть до постмодерна и исхода в тот самый, уже упомянутый мир дегуманизации и постапокалиптики – при благожелательно-улыбчивом согласии массового обывателя. Его разум неспособен идентифицировать признаки выхода за пределы оси универсального качественного становления и разворота в противоположную сторону – деградации и саморазрушения.
         В XVII-XVIII веках эта история совпадает с перемещением в Англию из Европы ее крупнейших капиталов, и четким формулированием в этот период идей мировой Британской империи и прав морской цивилизации на мировую Власть. К XVII веку сознательная борьба за эту Власть обретает нарастающий характер и мощь пришлых капиталов. Сами капиталы к этому времени создают в Лондоне финансовый центр под венецианским флагом – Сити, не подотчетный ни английскому правительству, ни короне – такое «государство в государстве», более могущественное, чем папский престол в Ватикане.  
       С XVI века Англия ведет серию коварных и изматывающих соперников войн в Европе, где уже проявляется ее влияние. Мэтр британской исторической мысли ХХ века А. Тойнби именует этот период «духовной революцией» Европы – с отторжением ее, под влиянием Англии, от христианской культуры. Он согласен с Коном, оценивающим «духовную цивилизацию XVII века как подъем новой цивилизации»⁷. Продвигая дух этой «новой цивилизации», Англия без объявления войны, вероломно и под предлогом помощи повстанцам «Республики соединенных провинций», в 1585 году нападает на Испанию, навязывая ей изнурительную войну до 1604 года, оканчивающуюся победой над «Непобедимой армадой». Без последствий не остается возвышение и другого конкурента – Голландии, противостоя которой Англия развязывает несколько войн подряд.  

       Стремительное возвышение Франции в XVIII веке ставит Англию в отчаянное положение, грозя похоронить все планы на мировое господство – Англия переживает трудный период. Желание Франции доминировать в Европе проявляется на фоне колоссальных потерь Англии в войне с США (1775-1783), почти полной потери Северной Америки – кроме Канады и Ньюфаундленда, и новых претензий Испании на Гибралтар. Однако, во Франции находилось нечто, что давало Англии совсем особое преимущество. Это были ее тайные сетевые структуры в Европе – ее масонские организации. Радикализируя их деятельность, Англия получает потрясающий эффект. Во Франции она впервые применяет это оружие, которое никто еще не испытывал – идейное оружие модерна – но с каким ошеломительным успехом! Англия же и возглавляет потом коалицию стран Европы (Австрия, Пруссия, Испания, Россия, Сардиния и пр.) против впавшей в хаос революционной Франции.  
         Благодаря английским сетевым структурам, по странам Европы Новое время прокатывается огненным шквалом, к ХХ в. камня на камне не оставляющим от ее былой культурной, политической и экономической роли. Если английское Просвещение, восходя к расизму Ф. Бэкона и холодному эгоизму Гоббса, становится очищением элит – с укреплением короны и ее претензий на глобальную Власть, то континентальное Просвещение, ранее принимавшее Фронду (1648-1653), теперь с тревогой относится к европейцам, жаждущим «распространить торжество принципов английской революции на континенте Европы»⁸. На удивление европейцев, английские принципы в континентальной Европе обнаруживают иной, радикально антиевропейский результат, где «английская модель» входит в противоречие с самим духом европейского Просвещения. После революции она оставляет тяжелый «кризис европейского сознания», а уже потом, по итогам европейских революций и мировых войн ХХ века – оборачивается крахом всех европейских империй и исторической культуры Европы. Также постепенно происходит экономическая, а затем и политическая оккупация Европы морскими державами – Британией и США.    
        Известно, что Французской революции предшествует развитие этой сетевой структуры в самой Англии, где масоны – с культом Великого Архитектора Вселенной и Храма Соломона вместо Небесного Иерусалима, обретают настоящее имя и дело – Английскую революцию (1640–1660 гг.) - с гражданской войной, убийством Карла I, предложением Кромвелю английской короны и реставрацией Карла II. Все это, однако, заканчивается Славной революцией 1688 г., изгнанием бездетного Якова II и утверждением на английском троне Вильгельма Оранского. Для Французской революции особенно важно, что Яков II и его сторонники, нашедшие приют при дворе христианнейшего короля Франции Людовика XIV, вместе с французскими англофилами учреждают во Франции первые ложи – эти масонские структуры в Европе, тайно отстаивающие английские интересы и работающие как в идеологической сфере, так и внедрением своих представителей в структуры европейских монархий. Действуя под личиной гуманитарных обществ с рыцарскими традициями и обрядами посвящения, они увлекают европейскую знать таинственностью и не настораживают монархов, полагающих эти организации национальными. Лишь в ХХ веке становится известен их подлинный Владелец – с его целями и задачами. 
         А. Вандам, историк политики XIX-ХХ вв. пишет: «распространение нового масонства по другим странам взяли на себя английские аристократы. Вслед за новыми ложами в Англии, лорд Дервенсватер, дворянин Момелон, сэр Гентри и несколько других английских джентльменов устроили ложи во Франции. Великий мастер граф Стратмор дал посвященным в Лондоне одиннадцати немецким господам и добрым братьям разрешение на открытие лож в Германии. Секретарь английского посольства в Стокгольме Фулман получил приказание лорда Банлея организовать ложи в Швеции. Лорд Гамильтон открыл ложу в Женеве; герцог Мидлэссекский — во Флоренции, Милане, Вероне, Падуе, Венеции и Неаполе; лорд Калейран — в Гибралтаре и Мадриде; Гордон — в Лиссабоне, Миних — в Копенгагене; капитан Филипс — в Петербурге, Москве, Ярославле и Архангельске»⁹. 

        Подавая себя братством Золотого века Астреи¹⁰, для английской короны масоны решали три задачи: объединение влиятельных политиков, финансистов и гуманитариев на основе либерально-релятивистских понятий о добре, справедливости и природе человека, разложение морали и национального «МЫ» европейских стран, включая религиозное и политическое сознание, и подготовку войн, социальных потрясений и революций, переводящих страны Европы под контроль английских интересов. «Здесь вырабатывался тип человека, – о масонских ложах писал историк Французской революции О. Кошен в 1921 году, – которому были отвратительны все корни нации: католическая вера, дворянская честь, верность королю, гордость своей историей, привязанность к обычаям провинции, сословия, гильдии… Будучи отрезан от духовной связи с народом, он смотрит на него как на материал, а на его обработку – как на техническую проблему. Это выражено в символе масонов – в образе храма, где люди – камни, прикладываемые друг к другу по чертежам архитектора»¹¹.
       В Европе XVII–XVIII веков никто, кроме самих «просветленных» не знал, что король Англии по статусу является и Гроссмейстером Великой ложи Англии – главной ложи масонов мира. Это была тайна, которую хранила эта организация с непонятными для профанов – так она именует всех не-масонов – целями, и которая вызывала любопытство, смешанное со страхом – пока на рубеже XX века не стала сама раскрывать тайны, публиковать собственные документы, журналы и информационные бюллетени, При этом подтверждалось то, что в XIX в. говорил премьер-министр Великобритании, граф Бисконфильд – Б. Дизраэли (1804 – 1881): «историю Европы может описывать только тот, кто посвящен в тайны лож»¹². «Для заведования ложами, – в начале ХХ века писал А. Вандам, – в каждой стране назначалась своя «Великая Ложа», великий мастер которой, нося название провинциального, в свою очередь, подчинялся английской ложе. Таким образом, все государства Европы превращены были в своего рода английские провинции»¹³.   
         Уже в период Французской революции и в финале XVIII века было известно, кто ее подготовил. Французских историков, и просто наблюдательных людей, которые об этом писали, потом надолго – на века лишили слова; их сочинения уничтожали или обходили полным молчанием – как четырехтомное исследование аббата О. Баррюэля «Мемуары по истории якобизма» (1797). Поэтому признание «Великого Востока Франции», опубликованное в 1910 году в официальном органе масонов – журнале «Акация», не открыло ничего нового: «Масоны подготовили Великую Революцию… на их долю выпала великая честь дать этому незабвенному событию формулу, в которой воплотились ее принципы: свобода, равенство и братство»¹⁴.  
         Вместе с тем незнание Владельца политической сети часто выливалось и в самые мистические представления о ней, которые она сама и распространяла, в XVIII–XIX веках сбивая с толку и направляя исследователей по ложному следу. Французский историк Ш.-Л. Гассинкур в 1797 году утверждал, что Французская революция – месть масонов за сожжённого магистра Тамплиеров Якоба Моле, и приводил Авиньон, как центр революционных зверств, «потому что он принадлежал папе и там хранился пепел великого магистра»¹⁵. Тогда же родилась и легенда, что когда голова Людовика XVI упала в корзину, один французский масон рванулся вперед, окунул пальцы в кровь и брызнул ею в толпу с криком: «Жак де Моле, ты отмщен!»¹⁶. Со своей стороны, О. Баррюэль полагает, что Французская революция стала итогом сговора элиты просветителей и императора Фридриха II. Наряду с этим, во время революции уже многие знали, что решение о казни Людовика XVI принималось не Французским Конвентом в Париже, но масонскими Конвентами в Вильгельмсбаде и во Франкфурте еще в 1782-м и 1785-м годах¹⁷.  
        Накануне революции Париж «буквально кишел масонами»¹⁸. Масонским гнездом была ложа «Девять сестер» или «ложа энциклопедистов» открытая в 1769 году издателем Ж.-Ф. Лаландом; в число братьев входили знаменитости, как Кондорсе, Вольтер, Грёз, Гудон, братья Монгольфье, Б. Франклин, Демулен, Дантон, Марат, Кутон и другие. Во всей Франции уже функционировали 600 лож, объединявших не менее 30 тысяч братьев¹⁹. 
         Именно здесь обкатывались и выдвигались на первый план идеи «другой свободы» – свободы от истории, культуры, ценностей, человеческого образа – которая открыто заявит себя уже в финале эпохи, в начале XXI века. Это идеи принципиального равенства добра и зла, о которых не должны были знать профаны, и без которых любая Власть над ними, кроме рабовладельческой, оказывалась невозможна. Это идеи большей эффективности зла в реализации целей, и идеи договорного равенства между Богом и Сатаной – Великим Архитектором Вселенной, выполняющим каждый оговоренную функцию в рамках своего пространства – где «нижний мир» целиком отдавался «на откуп» Сатане, именуемом князем мира сего. Отсюда важной необходимостью становится и равенство их прав – неотъемлемое от либерального дискурса. Равенство прав помещает Сатану и все его действия под защиту Закона и под рукоплескания всех, кто любыми средствами прорывается к новой Власти в Новом мире. Даже осуждение их действий становится явлением совершенно незаконным, тираническим и антинародным, направленным против свободы и требующим сурового наказания.

         Якобинцы, «неподкупные» представители масонства, проводя эти идеи под прикрытием «идеалов свободы» и «счастья народа» непосредственно сами и столкнулись с ними. «В течение месяца, – писал Робеспьеру, незадолго перед его казнью, друг юности Бюиссар, – с тех пор как я писал тебе, мне кажется, что ты спишь, Максимилиан, и допускаешь чтобы убивали патриотов»²⁰. Но это было неправдой. «Максимилиан не спал, – писал А. Манфред, – Он все видел и слышал. Но он не действовал. Этот человек действия, человек железной воли и неукротимой энергии потерял присущий ему дух действенности. Он не действовал потому, что понял, что эта революция, с которой он связал свою судьбу, не повинуется больше голосу справедливости, совести, заботе о народном благе. …после стольких жертв торжествуют не равенство и добродетель, а преступления; пороки, богатство»²¹. И в тот момент, когда он записывает себе: «из этой борьбы выйдут лишь тираны и рабы»²², он уже совсем недалек от понимания конфигурации мира, катализатором которой стали они сами и Французская революция в целом. Хотя он не признается себе в этом до конца – это значило бы не только лечь под нож гильотины, но убить свою личность – пусть даже обманом вовлеченную туда, где ему выпала главная роль. Макбет должен всегда оставаться Макбетом.  
        Когда-то они уверяли, что на них клевещут враги. «Клевета, – убеждал М. Робеспьер «Общество друзей свободы и равенства», – …с таким упорным и нелепым ожесточением преследовала якобинцев и другие народные общества, чтобы уничтожить вместе с ними патриотизм и народ»²³. Но народом они видели только себя – остальные были только материалом, который следовало очищать от мусора и грязи, и придавать форму, содержанием которой станут именно их Власть, Воля и Свобода. «Это огонь свободы, – ликовал Сен-Жюст, – который очистит нас, подобно тому, как кипение металлов в тигле освобождает их от грязи»²⁴.  
         Разрушение и уничтожение народов также было включено уже в формируемую новую Власть, как и разрушение и уничтожение человека. В глазах Робеспьера, Дантона, Кутона, Сен-Жюста и других якобинцев, таким очищением становились «горы трупов», о которых мечтал Сен-Жюст, и растерзанных садистами людей – ремесленников, рабочих, крестьян, священников, интеллигенции, дворянства, во славу Франции трудившихся и не понимавших, почему их и их семьи нужно убивать. Они бы удивились еще больше, узнав, что все они – тираны и враги Франции: «Нет никакой надежды на процветание, пока дышит последний враг свободы. – призывает Сен-Жюст, – Вы должны наказывать не только предателей, но даже и безразличных; вы должны наказывать всех, кто пассивен к республике и ничего не делает для нее… между народом и его врагами нет ничего общего, кроме меча. Надо править железом… надо угнетать тиранов»²⁵. Почти как англичане, а, возможно, и более, они испытывали страх перед французским народом, как носителем истории, культуры, ценностей и Бога.  В четырехтомном издании «Истории якобизма» О. Баррюэль отчетливо показывает, сколь эта клика, которую он именует «сектой», ненавидит и  презирает французский народ – впрочем, как и любой иной.  
          Руководство ложами осуществлялось из Лондона; в разное время его представляли очень высокие лица – пэр Англии Филипп Уортон, бывший Великий мастер Великой ложи Лондона, с 1728 г. ставший Великим мастером Великой ложи Франции, герцог Антинский, принц крови Бурбон-Конде и, конечно, герцог Орлеанский (Луи Филипп II), при котором «Великая ложа Франции» становится «Великим Востоком Франции».

         Вокруг герцога Орлеанского, принца крови и потомка Людовика Святого, присвоившего себе в 1792 году имя «Эгалитэ» (Равенство) – этого Великого мастера «Великого Востока Франции» с 1771 г. кипела тайная революционная деятельность. В 1793-м его мечта исполнилась – он и многочисленные его сторонники в Конвенте голосовали за казнь венценосного носителя его крови – Людовика XVI. Спустя лишь несколько месяцев, он сам шагнет на эшафот, как проводник английских интересов и либеральный центр большого круга англофилов, ставших известными деятелями революции. Среди них – Жильбер Лафайет, командующий Национальной гвардией, Эммануэль-Жозеф Сьейес – один из авторов «Декларации прав человека» и основатель Якобинского клуба, Шодерло де Лакло – горячий сторонник регентства герцога Орлеанского, Николя Кондорсе – председатель Законодательного собрания, вице-предсе6датель Конвента и многие другие – все деятели масонского Якобинского клуба, находившегося под зорким контролем Великой ложи Англии. Якобинского клуба, без которого Французская революция никогда бы не состоялось²⁶. 
          «Во имя так называемого равенства и деморализующей свободы, – пишет аббат О. Баррюэль, – они растоптали алтарь и трон; они побуждали все нации к восстанию и стремились в конечном счете ввергнуть их в ужасы анархии.  …Это люди, которые сделали французскую революцию бичом для всей Европы, ужасом для правителей, которые тщетно объединяются, чтобы остановить революционные армии – более многочисленные и разрушительные, чем при нашествии вандалов»²⁷.  
          Между тем, ни информированный аббат Баррюэль, ни сама «секта», до конца не представляли, какой именно мир предстанет глазам в финале эпохи, начавшейся Французской революцией. Мы и сами, добравшиеся до финала этой самой страшной и кровавой эпохи, достаточно смутно представляем себе ее подлинный финал. Мы лишь тревожно всматриваемся в уже проступающие из тумана будущего черты постчеловеческого и постисторического мира, будто неумолимо запрограммированного эпохой с самого начала – Французской революции. И по мере того, как развертываются события ее настоящего финала, уже подведшего мир к постапокалиптической бездне под бессмысленно-безумный, благодушный взгляд массового обывателя, мы начинаем понимать, что эпоха реализовывала совсем не человеческие цели, и что отнюдь не она была Подлинным Новым временем. Как в кошмарном сне – когда хочется крикнуть, бежать, но невозможно сделать ни того, ни другого. Здесь же нельзя даже проснуться.  
            Чтобы, однако, нащупать выход, важно вернуться в точку, где была сделана ошибка. Тогда можно размотать весь клубок и выйти к другому финалу – откуда откроется выход на более высокий уровень исторического процесса. Ложное Новое время – лишь «зигзаг истории» за пределами направления, каким шла христианская цивилизация. Чтобы понять, в чем именно ошибка и вернуть утраченное будущее, нам придется сместиться на более глубокий уровень постижения Французской революции – что мы и сделаем в следующей главе.  

Окончание следует…

Литература:

1. 1Фанталов А. Н. Военно-политическое противостояние Англии и Франции в XVIII в.: войны и секретные операции // Вестник МГОУ: История и политические науки, 2020, № 4. С.69
2. Локк Дж. Сочинения: В 3 т. // М., Мысль, 1988. т. 3. С. 268
3. Hooker, Richard, Of the Lawes of Ecclesiastical Politie \\ Book I.-10
4. De Conspiratione. 2-е издание // М., ТИИ КМК, 2014. С. 17
5. Черняк Е.Б. Пять столетий тайной  войны//М., Международные отношения, 1991. С. 243
6. Там же, С. 245
7. А. Дж. Тойнби. Цивилизация перед судом истории//М., Айрис Пресс, 2009. С. 211
8. Поршнев Б.Ф. «Вторая Фронда» и английская республика // Из истории общественных движений и международных отношений: сб. статей памяти акад. Е.В. Тарле//М.: изд-во АН СССР. 1957. С.56
9. Вандам А.Е. Наше положение. СПб.: Типография А. С. Суворина, 1912. Ch. XXIII
10. Клизовский А. Правда о масонстве. Рига,1990. С.10-11
11. Cochin Augustin. Les societes de pensee et la democratie. Etudes d'histoire revolutionnaire // Paris, Plon-Nourrit et cie., 1921
12. Цит. по: Иванов В. Тайная дипломатия // Харбин, 1937. С. 34
13. Вандам А. Наше положение… там же.
14. Акация,1910, С. 402
15. Цит. по: Волошин М.А. Пророки и мстители. Предвестники великой революции//Масонство и русская культура. Сост. В.И. Новиков. М., 1998. С. 365
16. Michael Baigent and Richard Leigh, The Temple and the Lodge, Arrow, London, 2000, p. 91
17. Черняк Е.Б. Западноевропейское масонство XVIII века // Вопросы истории, 1981, № 12. С. 116
18. Брачев Виктор. Масоны у власти //М., Алгоритм, 2006. С. 101
19. Замойский Л. За фасадом масонского храма. Взгляд на проблему // М., 1990. С. 143
20. Albert Mathiez. La politique de Robespierre et le 9 Thermidor expliqués par Buonarotti \\ Etudes sur Robespierre, 1910. p, 279
21. Цит. по: Робеспьер Максимилиан. Избранные произведения. В 3-х т. // М., Наука, 1965, т. I, С. 80
22. Там же, С. 82
23. Робеспьер Максимилиан. Избранные произведения. В 3-х т. // М., Наука, 1965, т. II, С. 59
24. Œuyres Complètes de Saint-Just / Avec une introduction et des notes Charles Vellay, Docteur es lettres // Paris, Eugène Fasquelle, Éditeur 11, Rue De Grenelle, Т. II, 1908. р. 28
25. Ibid., p. 76
26. Тьер Луи-А. История Французской революции. Т. 1. М.: Изд-во Захаров, 2015
27. Memoirs, Illustrating the History of Jacobinism, written in French by the Аввe Barruel, Part I // London: Printed for the translator, By T. Burton, No. II, New Bond-street.1798. р. 1