О модернизационной альтернативе либеральному рыночному курсу в России времен Александра III. Практически свернутый в те годы у нас, этот опыт нашел широкое применение в Германии, представляя альтернативу как манчестерианству, так и марксизму.
Миф, причисливший всю правительственную элиту в черносотенцы, прочно укоренился советской и постсоветской научной традиции. Влияние немецкой исторической школы на просвещенные круги дореволюционной России при рассмотрении экономической политики правительства не учитывалось, и этот вопрос абсолютно оставался не освещен. «В 1870-х годах во всей Европе, включая Россию, господствовали так называемые «манчестерианцы», воспевавшие свободную конкуренцию и невмешательство государства в хозяйственную жизнь. Немецкие же ученые находили невозможным применение идей Адама Смита и Дэвида Риккардо; их систему взглядов они считали не политической, а скорее космополитической экономией». Последователи «манчестерианцев» проповедовали их аксиомы как универсальные для всех стран, современные поборники идей Смита тоже в этом не уступают. «Между тем жизнь шла в разрез с доктриной о всесилии свободного рынка и естественно-правовом господстве индивидуализма».
Полемику с либеральной экономической теорией начал еще Фридрих Лист. Затем новое поколение немецких ученых предприняло целый ряд исследований, посвященным различным эпохам прусской экономической политики, истории промышленных предприятий, ремесленных корпораций. «По их инициативе в октябре 1872 года Айзенахе состоялся первый съезд профессоров-экономистов, учредивших Союз социальной политики.
Так было положено начало новой школе, вскоре получившей у оппонентов название катедер-социализм (кафедральный социализм). Хотя в отличие от марксизма, речь шла лишь о гармоничном сочетании частной инициативы и потребностей общества. Представители этой школы резко и последовательно критиковали Маркса, чьи взгляды вдохновляют на насильственные действия и называли его «фанатиком ненависти», «международным заговорщиком». В наши дни Маркса в России пытаются возродить.
Молодые немецкие ученые возвели во главу угла принцип, согласно которому «выбор экономических инструментов определяется не столько теоретическими соображениями, сколько серьезным конкретно-историческим анализом». Главным объектом модернизации признавался не рынок, а государство. В экономической политике таким подходом «отстаивался приоритет социума над действиями отдельных лиц».
Вагнер делал вывод из истории, которая «подтверждает, что своевременное и добросовестное исполнение справедливых требований низших классов зачастую являлось единственным средством предупредить кризисы, тяжело отзывающиеся на всех слоях общества…» Другой видный представитель этой школы Шмоллер подчеркивал, что именно активная социальная политика обеспечит «моральный, интеллектуальный и технический прогресс населения», смягчит растущее неравенство, не допустит разделения общества на немногочисленных богатых и множество обездоленных.
Такие государственные мужи, как думский депутат князь В.А. Оболенский, последний министр финансов России П.Л. Барк сочли для себя важным посетить лекции тех же профессоров в Берлине. «Самым серьезным образом изучал германский опыт в финансово-экономической сфере и урегулировании трудовых отношений профессор И.Х. Озеров, которого за приверженность к индустриальному развитию называли «трубадуром русской промышленности»».
Внедрять же наработки «новоисторического направления» в управленческую практику России начал глава российского Минфина 1880-х годов Н.Х. Бунге. «Оценивая предыдущий опыт, Бунге предлагает перестать смотреть на государство «как на источник обогащения или покрытия частных потерь» и определить, где находятся пределы требуемых от государства субсидий, приплат и гарантий». Выдвинутые немецкой исторической школой принципы он переработал применительно к российским реалиям.
Социальные приоритеты Бунге сказались на налоговой практике (был ослаблен податной пресс в деревне и внедрены элементы подоходного обложения, что освобождало крестьян от четверти ежегодных платежей), фабричном законодательстве. Введение последнего столкнулось у нас с огромным противодействием московского купечества, поясняет историк Пыжиков. Ни под каким предлогом не желали они «цивилизовать отношения между хозяевами и рабочими, то есть заключать договора найма…Недовольство вызывало ограничение ночного труда, в особенности для подростков и женщин, учреждение инспекции по надзору за предпринимателями. Вдохновителя этих мер… даже объявили социалистом, разорителем русской промышленности. Тем не менее, именно тогда была намечена модернизационная альтернатива и либеральной классике, и славянофильству, ориентированная на социальную экономику».
Если выпады против социального реформаторства со стороны сторонников либеральной экономической теории были вполне предсказуемы, «то непринятие его патриотически настроенными кругами вызывало недоумение, поясняет Пыжиков. Но факт остается фактом: лидеры славянофилов, группа Каткова… выступали против снижения налогового бремени, критиковали введение фабричного законодательства и т. п. В правительстве их позицию энергично отстаивал обер-прокурор Синода К.Л. Победоносцев, чьё упорство в этом даже вызывало раздражение у Александра III».
Источники:
- Пыжиков, А. В. Взлет над пропастью. 1890-1917 годы. М., 2018.
