Уже более столетия отделяет нас сегодня от событий 1917 года. Долгие годы, вплоть до 90-х, Гражданская война представлялась советскими идеологами однобоко: подлинная история антибольшевистского сопротивления нам была не известна, а мифы в отношении её участников прочно укоренились. Биографический очерк В.Ж. Цветкова позволяет в свете сложившейся общественно-политической ситуации того времени раскрыть значение одного из лидеров Белого движения.
Согласно сохранившимся воспоминаниям родной сестры Анны Лавр Георгиевич родился 18 августа 1870 г. в г. Усть-Каменогорске в семье переводчика. По роду службы отцу Георгию Николаевичу часто приходилось бывать в разъездах и только по возвращении домой заниматься в первую очередь религиозным воспитанием детей. Знание восточных языков, полученный позже «чин коллежского секретаря и должность письмоводителя при станичном правлении позволяли ему содержать семью». Прадед по матери Прасковьи Ильиничны – казак Бийской линии Хлыновский был женат на калмычке.
После окончания Лавром начального училища семья уехала в пограничный город Зайсан, где «детские игры были окончательно заброшены и все интересы сосредоточились около военных». Так, самостоятельно он стал готовиться к поступлению в Сибирский Императора Александра I кадетский корпус. Старания были не напрасны, и он был принят «приходящим». В обучении проявил завидную настойчивость, вскоре пополнив пробелы французского, и через год отличными аттестациями добился перевода на «казенный кошт». Интересны были литературные предпочтения молодого курсанта. Если у Ульянова-Ленина любимой книгой стал роман Чернышевского «Что делать», то Лавр Корнилов «глубоко перепахал» малоизвестный роман Потехина «Крушинский»: о безнадежной любви мещанина с высшим медицинским образованием к девушке из дворянской семьи.
Переезд из Омска в Петербург и поступление в Михайловское артиллерийское училище стали началом самостоятельной жизни. После дополнительного курса училища перед офицером Корниловым открывалась перспектива получения должности в столичном округе, но из предложенных вакансий он выбирает Туркестанский военный округ, в силу малой изученности считавшийся «медвежьим углом». Вернется к нему и по окончании Академии Генерального Штаба, уже в звании капитана. Стоит отметить, что в Академии он отличился наивысшим баллом при поступлении и малой серебряной медалью.
Осваивая южные рубежи Российского государства, Лавр Георгиевич надеялся принести пользу для отечества. За годы службы он приобрел богатый опыт разведывательной работы, в коей помогали его знания восточных языков. Дошедшие до наших дней исследования характеризуют его как знатока азиатского региона. Его объемный труд «Кашгария или Восточный Туркестан. Опыт военно-стратегического описания» считается одним из наиболее полных исследований для данной территории. Хочется отметить, что большая самостоятельность, уверенность в себе, склонность к риску проявились в этот период его службы. Они же будут характеризовать Корнилова-стратега в решении сложных задач на фронте. В ходе русско-японской и Второй мировой войнах были в его боевой биографии и успехи, отмеченные орденами, и стратегические ошибки, на которых В. Цветков достаточно подробно останавливается.
В центре общественного внимания Корнилов впервые оказался после побега из австрийского плена. Стратегический просчет под Дуклой стал для Лавра Георгиевича серьезным испытанием. «…Во время войны, плена и бегства я на практике убедился, – пишет он в письме своей сестре, – что бывают в жизни человека такие минуты, когда только чудо и помощь Божия выводят его из неминуемой гибели. Такие минуты у меня были…»
Популярность Корнилова среди солдат («С офицерами он был офицер. С солдатами – солдат!», вспоминал унтер-офицера 48-й дивизии), повлияла на назначение его командующим Петроградским военным округом. Его назначение было связано со стремлением «навести порядок» в столице. Бессмысленно, считает В.Ж. Цветков, искать в нем «скрытые пружины», связывающие генерала с некими «военными масонскими ложами». Отказаться от этого назначения было невозможно как с точки зрения военной дисциплины, так и с точки зрения военного честолюбия. Приходилось выполнять и довольно неприятные поручения, связанные с арестом Царской Семьи.
К моменту назначения Корнилова на должность Верховного Главнокомандующего в общественных кругах уже сложились две политические силы, которые одинаково видели генерала в качестве своего лидера. Его авторитет, как писал позднее А.И. Деникин, определяли «мужественное прямое слово, твердый язык, которым он, в нарушение дисциплины, стал говорить с правительством, а больше всего решительные действия». Так, революционное время рождало спрос на неординарных деятелей. Вероятно, от Корнилова ждали даже большего: критики правительства и требований передать руководящие полномочия.
Политическая сила, которую Керенский называл «контрреволюцией справа», опиралась на три составляющие: политические и деловые организации либерального лагеря, остатки правых, монархических структур и военные союзы, из которых наиболее влиятельным стал «Союз офицеров армии и флота» с главным Комитетом при Ставке. Деловые круги представляло «Общество экономического возрождения России». Меньше возможностей, отмечает В.Ж. Цветков, было у монархистов, которые могли действовать через «Союз воинского долга». Синтез этих элементов и составил позднее российское Белое движение.
По велению истории Ставка Главнокомандующего в 1917-м оказалась военно-политическим центром. Человек, который был чужд политики, не отказывался от возможности стать «общенародным лидером». Объяснение тому Цветков находит в двух обстоятельствах, на которые обращал внимание генерал Деникин. Во-первых, множество официальных и неофициальных контактов, встреч с политиками и военными создавали «иллюзию широкого, если не народного, то общественного движения, увлекавшего Корнилова роковым образом в центр его». А, во-вторых: «…суровый и честный воин, увлекаемый глубоким патриотизмом, не искушенный в политике и плохо разбиравшийся в людях, с отчаянием в душе и с горячим желанием жертвенного подвига, загипнотизированный и правдой, и лестью, и всеобщим томительным, нервным ожиданием чьего-то пришествия, – искренне уверовал в провиденциальность своего назначения. С этой верой жил и боролся, с нею же и умер на высоком берегу Кубани».
Для «корниловцев», «алексеевцев» и «деникинцев», привыкших исполнять военный долг вне политики, приемлемая позиция выражалась в так называемом «непредрешении», она станет доминантой в политической программе Белого движения. Достаточно объективную оценку политических представлений Корнилова дал представитель кадетской партии и министр путей сообщения П.П. Юренев: «…Я не мог бы сказать, что он был республиканец, но для него был ясен вред, причиненный России последним представителем династии. Он считал, что с династией покончено раз навсегда. Но когда его спрашивали, а что если Учредительное Собрание изберет монарха, – он отвечал: я подчинюсь и уйду. Созыв Учредительного Собрания он считал неизбежным и безусловным требованием…» Позже, в прямом противостоянии большевизму, отношении к нему, как «призыву людей без совести людьми тоже без совести к погрому всего трудящегося и государственного в России», его политические взгляды становились более консервативными. Во время «Ледяного» похода, в беседе с гвардейским капитаном Булыгиным он скажет: «…После ареста Государыни я сказал своим близким, что в случае восстановления монархии мне, Корнилову, в России не жить. Это я сказал, учитывая, что придворная камарилья, бросившая Государя, соберется вновь. Но сейчас, как слышно, многие из них уже расстреляны, другие стали предателями. Я никогда не был против монархии, так как Россия слишком велика, чтобы быть республикой. Кроме того, я – казак. Казак настоящий не может не быть монархистом…»
Так, «ореол спасителя России» в августе 1917-го был возложен на популярного в армии генерала. «Корнилов или Ленин?» – таким вопросом выразит в П.Н. Милюков исторически переломный момент. «Корнилов, – скажет П.Б. Струве, – это стальная и живая пружина, которая, будучи способна к величайшему напряжению, всегда возвращается к прежнему положению, подлинное воплощение героической воли…» Эти качества станут спасением для Добровольческой армии, направлявшейся на Кубань.
В своих стратегических планах генерал Корнилов делал ставку на те районы, которые были ему хорошо известны и где, как он мог рассчитывать на сильное антибольшевистское сопротивление. Но первым центром белой борьбы стал Дон, куда в начале ноября из Петрограда и Москвы стали стекаться военные силы. Крайне рискованный «Ледяной» поход мог принести неминуемую гибель, если бы не «корниловская» тактика ведения боев, которая не укладывается в рамки стандартного подхода. Белая армия в своем немногочисленном составе «постоянно проявляла инициативу, маневрировала, не давая возможности противнику собраться с силами, сбивала Красную гвардию с занимаемых позиций». При этом, белые чаще наступали, красные оборонялись. «Корнилов активно применял обходы, охваты кубанских станиц, превращенных красногвардейцами в укрепленные пункты. Нередко приходилось идти и в лобовые атаки. Только движение, смелость и инициатива выводили армию из, казалось бы, безнадежных положений».
Россию начала прошлого века невозможно представить без имени героя, ставшего символом начала Белого движения и символом высокого патриотизма. Подвиги Лавра Георгиевича Корнилова вдохновляли не только Добровольческую армию, но и молодёжь русского зарубежья. «Велико было обаяние этого имени, – воспоминает полковник Генштаба Николаев. – За ним шли на смерть люди часто совершенно противоположных политических взглядов и убеждений. Быть может, сила его имени таилась в том, что Корнилов не был ни монархистом, ни республиканцем. Он был сыном своей родины, ее фанатично любившим. Стальная воля и энергия. Стержень армии».
