С середины XIX века в историю России и мировой культуры входит особенное явление – русский космизм. Среди его представителей – философы, поэты, композиторы, ученые с мировыми именами. Но есть нечто, объединяющее их внутри русской культуры XIX-XX веков. Наследуя христианские основы русской культуры и идеи соборности, они создавали великий идеал грядущего всечеловеческого мира.

        О них часто говорят, как явлении промелькнувшем и уже ушедшем, как о чем-то несущественном и далеком от современности и текущих планов на будущее. А это была поистине сияющая плеяда гениев, отразивших суть перехода всего человечества на Новый уровень истории и его конечные идеалы. 
        Многие имена гениев широко известны – как имена Н. Федорова, К. Циолковского, Ф. Цандера, В. Вернадского, А. Чижевского, другие менее известны – Н. Умова, А. Горского, Н. Сетницкого и других. Что же произошло такого, что они исчезли из актуального времени и запросов жизни и истории? Почему не участвуют в созидании великого всечеловеческого будущего, о котором страстно мечтали, но оказались на полках библиотек, возбуждая интерес лишь специалистов по истории отечественной мысли? 
          И еще важные вопросы. Россия ныне преодолевает историческую инерцию уходящей модернистской эпохи – с ее античеловеческими идеологиями и попытками уничтожения национальных культур, религий, духовных ценностей и национальных идеалов. Все это бросалось под ноги глобалистским проектам новых элит подмять под себя мир и бывшие народы, обращенные в массы. Поэтому вопросы таковы: не остались ли великие русские космисты в том времени, которое еще несло бесконечное будущее человечества? Не хранят ли они его, пока страшный ХХ век крушил и само это будущее, и творческие силы России, выводя их за рамки Русского проекта в чуждое ему социально-историческое поле? И в чем состоит идеал Русского проекта, сплачивавший веками вокруг России многочисленные народы, пока не оказался утрачен?
           Николай Александрович Сетницкий (1888-1937), выдающийся русский философ и представитель русского космизма, незадолго перед расстрелом в 1937-м, отчетливо представлял направление, в котором движется обскурантистская цивилизация интересов – цивилизация масс под Властью их элит. «Современная наука и техника, – писал он, – (выступают) в роли прислужниц, в роли поставщиков комфорта и удобств, в роли искателей средств борьбы человека с человеком и подготовки всеобщего истребления в готовящейся военной схватке». И добавляет: «техника уже обладает силами, способными без особого труда уничтожить человечество и особенно более совершенные и «культурные» слои его… Что должно быть сделано, чтобы та власть, которая уже находится в руках человека, послужила ему ко благу, к спасению, а не к гибели?»¹.
            Ни перед образом небесной Святой Руси, ни перед образом земного Третьего Рима – христианской империи удерживающего, такие проблемы не вставали: было ясно – добро и зло, спасение и гибель, свои и чужие. Но в XIX веке Русский проект выходит на новый уровень осознания исторического процесса, как процесса всечеловеческого, чье содержание - восхождения человека и народов к высшим и объединяющим уровням духовно-ценностного бытия. Уже А. Хомяков и его последователи выводят Русский проект на еще никем не осмысленные горизонты всечеловеческой соборности. Чужие исчезают – своими становятся все. Дух соборности выходит за узкие рамки православных канонов и восходит к солидарности всех культур и народов на ценностных уровнях истории. Для Н. Федорова, В Соловьева, С. Булгакова, П. Флоренского ценностная соборность народов являет идеал богочеловечества в переходе от атомарности индивидуализма и взаимной борьбы на всех уровнях общественной и международной жизни к «всемирному родству» и соборному «многоединству». 
            Для самого Н. Федорова, как и его предшественников и последователей, это – уровень воплощения в истории христианских ценностей, как универсальных. Ни один языческий культ, но именно христианство вносит в историю ценность свободы как условия вертикального становления человека. Это обусловливает не только дух истины, научного познания и технического прогресса, характерных для всех христианских цивилизаций, но и нечто такое, что превосходит любые запросы «комфорта и удобств» и защищает род человеческий от его «истребления в готовящейся военной схватке». Это – уровень соборно-ценностного человечества – Нового уровня истории, где объединение культур и народов обеспечивается универсальным характером ценностей их собственных культур. Это рождает симфонию всечеловечества в безграничном становлении культур – без утраты уникальности культур и национальных святынь. Позднее Н. Лосский, в «Условиях абсолютного добра» (1949), вскроет важнейшее свойство культур, созидаемых народами как их собственные. А именно – восхождение, в процессе развития, каждой культуры к высшим универсальным ценностям, объединяющим народы земли в соборно-ценностное всечеловечество. «Как аромат ландыша, – пишет он, – голубой цвет, гармоничные звуки могут наполнять одно и то же пространство… не утрачивая своей определенности, так и творения различных национальных культур могут проникать друг в друга и образовывать высшее единство»².  
           На этом уровне, который нечасто проглядывает в столкновении частных интересов и устремлений политических элит, снимаются все противоречия народов и обнажается великое, всечеловеческое будущее, в русской культуре уходящее к идеалам Владимира Святого и Ярослава Мудрого. Понимание этих идеалов не столько собственно российскими, сколько единственными в онтологии универсального исторического спасения и бессмертия, составляет духовную коллизию русского «золотого XIX века». От бессмертия личного, внутреннего, которое несет в себе Третий Рим и русское священство, и которое проникает даже в поэтическую лирику, например, Г. Державина: «бессмертие прямое – в едином Боге вечно жить» (1796), В. Кюхельбекера: «Бессмертие! о мысль неизреченна! К престолу вышнего возносишь ты меня» (1814), Пушкина: «Душа бессмертна, слова нет» (1817), православная русская культура протягивает взаимосвязь к «умному деланию» – этому «общему делу человечества», которое в ярко очерченном виде появляется у Н. Федорова и его последователей. При этом содержанием духовного восхождения становился переход к высшему сознанию космического всечеловечества (богочеловечества) которое созидает мир космической, соборно-ценностной цивилизации всечеловеческого будущего.
         Стать локомотивом, готовым «вытащить на себе» этот образ, можно было лишь в среде мощного и стабильного научного, экономического и политического развития, которое выносило Россию в начале ХХ века на уровень передовых держав мира. Но было еще условие. Россия, которая, в отличие от Запада, не боролась с другими державами путем диверсий, революций, разрушения их экономик и порабощения, жаждала одного: чтобы не мешали. «Дайте России двадцать лет внутреннего и внешнего покоя, и вы её не узнаете», – заявлял П. Столыпин за два года до выстрела Богрова, самим этим убийством указавшего на многовековую непримиримую борьбу Запада против Русского проекта грядущего мира. Кстати сказать, как свидетельствуют опубликованные в 1917-м документы, включая показания агента полиции Б. Алексеева, убийство П. Столыпина было спланировано и организовано англо-британскими сетевыми структурами в России³. 

          Важным условием воплощения этого образа становилась и сама возможность постижения Русского проекта, как универсального – не столько даже христианскими народами Запада, сколько политическими элитами Запада и «западниками» в России, в крайних версиях реализующих целиком антихристианский проект будущего. Ведь с начала XIX века, пока Россия Александра I с достоинством несет имя державы-победительницы, пока «просвещенные» революционным безумием европейцы переваривают осадок от наполеоновских войн, русские масоны жаждут в России пролить крови еще больше, чем во Франции, и готовятся стать декабристами. И в Европе, и на «крайнем Западе» – в США, даже благорасположенные к России мыслители не осознают, сколь отличны идеалы цивилизации ценностей и цели Русского проекта от идеалов Западного проекта и цивилизации интересов. Даже А. Токвиль, например, пишет в 1835-м: «В настоящее время существуют на Земле два великих народа, которые, начав с разных точек, приближаются, по-видимому, к одной цели: это русские, и англо-американцы. Оба они выросли незаметно; и …вдруг заняли место в первом ряду между нациями… лишь они одни идут легко и скоро по пути, которому глаз еще не может видеть конца»⁴.
             Сами же США в это время, при восхищении Европы, показательно реализуют Западный проект, неизменно полагающий одно и то же – кровавый грабеж и захват чужих земель и ресурсов, с применением, как правило, весьма изощренных методов. Так, с помощью англичан, рабов и местных бандитов, США для «отжатия» Луизианы осуществляют крупнейшую революцию (1791-1803) в Сан-Доминго (Гаити) и, снабжая в Луизиане бандитов и местных «революционеров» оружием, в 1803-м вынуждают французов продать Джефферсону Луизиану за «смешные» 15 млн. долл. После этого они ни с кем не церемонятся, осуществляя кровавые, с массовыми убийствами и зверствами, захваты чужих земель. Так, в 1810-1819 гг. они захватывают целиком Западную Флориду, в 1845-м – свободную республику Техас, а в 1846-м, в ходе мексиканской войны, «урывают» мексиканские территории Нью-Мексико и Калифорнии.           
            Это время, когда А. Хомяков важнейшим смыслом Русского проекта определяет веру в высшие ценности, объединяющие самых разных людей, общественные классы и разные народы в единое соборное целое, переходящее канонические рамки священства: «В вопросах веры, – пишет он, – нет различия между ученым и невеждой, церковником и мирянином, мужчиной и женщиной, государем и подданным, рабовладельцем и рабом, где, когда это нужно, по усмотрению Божию, отрок получает дар ведения, младенцу дается слово премудрости, ересь ученого епископа опровергается безграмотным пастухом, дабы все было едино в свободном единстве живой веры, которое есть проявление Духа Божия. Таков догмат, лежащий в глубине идеи собора»⁵. Духовно-ценностное ядро составляет внутреннюю основу грядущего    всечеловечества, как и ядро представлений «славянофилов» и связанных с ними русских космистов. 
            Важной частью духа соборности, уже у митрополита Макария представленного симфонией Царя, церкви и народа, в XIX веке становится формула графа С. С. Уварова: «самодержавие, православие, народность». В лживых инвективах, которыми Западный проект модерна направляет подрывную работу революционеров, понятие «самодержавие» утверждается синонимом произвола Царя.

           Однако в формуле С.С. Уварова это понятие имеет совершенно другой смысл – высшего суверенитета России, черпаемого в двух других слагаемых, первое из которых являет «высший императив» ее культуры, а второе – форму подлинной демократии, самодержавия народа. Слагаемые равноценны перед Властью высшего уровня – Богом и христианскими ценностями русской культуры, человека и народа. Триада становится духовной формой соборности, обращенной и к православным, и ко всем народам Российской империи, ценности которых не противостоят универсальным всечеловеческим ценностям. От графа С. С. Уварова и прозрений национальной русской интеллигенции – шаг до «Философии общего дела» Н. Федорова, чьей «целью» становится не только «восстановление всего погибшего и жизнь бессмертная»⁶, но и все будущее космическое всечеловечество: «Прочное существование невозможно, – пишет он, – пока земля остается изолированною от других миров»⁷.
             Преодоление «изолированности» от космоса – это и преодоление дистанции между человеком и Богом, человеком и миром, человеком и человеком в общем ценностном поле – феномене, объединяющем их всех под куполом качественного становления мира, истории и человека. Суть этого поля – становление личности: народа, общества и человека, выражаемое в их духовно-нравственном взаимодействии, высшим и одухотворяющим качеством которого является любовь. В противном случае, ткань Бытия распадается и замещается злокачественностью саморазрушения – народа, общества и человека. Поэтому перед учеными космистами – Н. Федоровым, В. Соловьевым и их духовными последователями в XX веке – А. Горским, Н. Сетницким, В. Муравьевым, В. Вернадским настоятельно вставал образ новой науки, должной исцелить и «омертвевшую природу», подчиненную силам «разлада и распада», и все наличное страдающее, «больное человечество», чтобы свести все части целого к «примирению», «единству» и «гармонии».   
             В. Вернадский предупреждает, что в эпоху, когда научное знание обретает планетарный характер, на порядок обязано возрасти «сознание нравственной ответственности ученых за использование научных открытий… для разрушительной, противоречащей идее ноосферы, цели»⁸. Под его пером появляется этика ноосферы, опирающаяся на законы качественного становления мира, истории и человеческого духа, свидетельствующая о качественном переходе, когда «биосфера переходит в новое состояние – ноосферу»⁹. В этике соборного космизма, как ее видят Н. Федоров, В. Соловьев, С. Булгаков, Н. Сетницкий, А. Горский, В. Муравьев, нравственный закон совсем не ограничивается сферой личных, межчеловеческих и общественных связей. Он изначально вписан в мир, представляя подоснову вещей и важнейшее условие процесса становления в его свободе. Подавление и извращение этого процесса, с доминацией «всесильных, вечных и мертвых законов природы»¹⁰, резко повышает энтропию и делает невозможным развитие, способствуя любым формам самодеструкции, розни и распада. Однако и эти формы, отрицающие «полноту братски-любовного единения» вписаны «в сердцевину падшего, смертного бытия»¹¹. Именно эти формы и являются объектами преодоления для Русского проекта и идеалов русского космизма.

         Защитой от распада и вечного хаоса являются встроенные в исторический процесс системы морали, в основе своей восходящие к универсально-ценностному сознанию, формируемому во всех культурах и религиях продолжением Логоса. Последнее подвигает Н. Умова расценивать мораль следованием Логосу, внутри которого «любовь» и «научное знание» становятся неразрывны. 
              Логосу подчинены ценностные уровни культур, где и формируется образ как индивидуального, так национального и универсально-исторического идеала, воплощаемого в соборно-ценностной цивилизации Само представление о такой цивилизации, как и о вертикальной свободе, входит в мир с христианством. Потому философы-космисты, говоря об общественном идеале, «требуют внесения активно-христианского, воскресительного идеала во все сферы человеческого знания и умения: в науку и образование, культуру и искусство, экономику и политику»¹². По убеждению таких русских философов, как П.Новгородцев и Н. Сетницкий, общественно-исторический идеал – вершина, связующая все задачи, все ценности и системы духа и морали в рамках единого исторического процесса. В книге «О конечном идеале» (Харбин, 1932) Н. Сетницкий замечает: «Идеал по самому смыслу своему есть крайнее, последнее и величайшее задание, к которому стремится человечество». Потому «идеал есть нечто неотделимое от действия и поведения»¹³.

       Формирование мыслителями-космистами великого общественного идеала на рубеже XIX-XX вв. отражается на всех сферах русской общественной деятельности и духовных устремлений, и порождает их последователей и подвижников в сферах науки, искусства и общественной мысли. Даже анархист и лидер «биокосмистов» начала ХХ века, А. Агиенко (А. Святогор) пишет: «необходимо во всей полноте поставить вопрос о реализации личного бессмертия… не воздухоплавание… но космоплавание… третья наша задача –  воскрешение мертвых»¹⁴. Пламенный революционер А. Богданов, ориентируясь на идеи космистов, пишет роман «Красная звезда» (1908) об экспедиции на Марс, А. Платонов – «Приключения Баклажанова» (1922), где герой жаждет «быть бессмертным, чтобы иметь время накопить силу стать завоевателем и жителем… за последней маленькой звездой, за змеевиком Млечного Пути». После диспута с Богдановым, задумывается о бессмертии и М. Горький, который в письме И. Груздеву (1934) пишет то, что ранее писал Н. Федоров: «О бессмертии или долголетнем бытии необходимо позаботиться воле и разуму людей. Совершенно уверен, что они этого достигнут». В мире большой науки группа русских ученых – физиолог В. Бехтерев, биолог И. Шмальгаузен и зоолог С. Метальников публикуют работы о бессмертии, где Метальников уже в самой клетке организма находит основу бесконечного продления жизни. 
         XX век называют веком начала космической эры, когда, по словам А. Белого, «человек из существа, привязанного к земле, становится явлением космического масштаба». Но и Н. Федоров, и К. Циолковский, и В. Вернадский, и С. Королев – развивали космизм, от рода присущий русским людям и их земле – людям Новой небесной истории мира: «тем, которые приняли Его – пишет митрополит Иларион еще в XI веке, –…которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились Святым Духом в святой купели». И в вселенской связи (religio) человека и Бога уже на заре русской истории формировалась философия общего дела, куда включены были Бог, народ, история и человек. Это несли даже записные атеисты ХХ века. Тот же пролетарский поэт, В. Маяковский, идеальное мироустройство описывает в понятиях «царствия... земного – не небесного», где в «солнечной Коммуне» грядущего царит не бытовой комфорт, «завоевавший» человека, не «Ванны. / Души. /Лифт.», а чудесный «город-сад» - «место, где исчезнут чиновники и где будет много стихов и песен», где будут сняты все противоречия между людьми. Чем же? Безграничной Любовью, царящей во Вселенной!  «Третья революция духа», предсказывал поэт, устранит «громаду-ненависть» и ее сменит «громада-любовь».  
         Возможно, Россия является сегодня единственной страной, в которой еще живы высшие духовные идеалы будущего мира – Нового уровня истории человека и народов. Это особенно важно сегодня – когда отступление многих стран и народов в сторону цивилизации интересов испытывает Россию на прочность. Тем важнее роль России в современном мире, утрачивающем человеческий образ и человеческую историю, уже повисшую над пропастью. Тем важнее и ярче становится идеал, который на даре христианского мира вошел в историю человека гарантией спасения и бессмертия, гарантией счастья и выхода туда, где «В доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, Я сказал бы вам» (Ин. 14;2). Россия спасла, сохранила и развила этот идеал внутри Русского исторического проекта. Это значит, что сегодня, возвращаясь к своей истории, а значит, к своему великому будущему, мы осознаем, что именно мы отстаиваем. 
  
Литература

1. Сетницкий Н.А. Мессианство и «русская идея» / Горский А.К, Сетницкий Н.А. Сочинения // М., 1995. С. 400.
2. Лосский Н. Условия абсолютного добра. М., 1990, С. 323.
3. Журнал «Былое», Петербург, 1917. № 4. С. 141-143.
4. Цит. по: Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 156.
5. Хомяков А. Избранные сочинения. Нью-Йорк, 1955, с. 266.
6. Петерсон Н.П. Из воспоминаний о Федорове, в 2-х кн.//СПб, РХГИ, Кн. 1, 2004. С. 133.
7. Федоров Н.Ф. Собр. соч. в 4-х т. // М., «Прогресс», Т. 1, 1995. С. 249.
8. Вернадский В.И. Биосфера и ноосфера. // М., Айрис-пресс, 2004. С. 283.
9. Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста – М.: Наука, 1988. С. 27. 
10. Достоевский Ф.М. ПСС Т. 23 // Л.: Наука, 1981. С. 146.
11. Гачева А. Русский космизм в идеях и лицах // М., Академический проект, 2019. С. 7.
12. Там же.
13. Сетницкий Н.А. Мессианство и «русская идея» / Горский А.К, Сетницкий Н.А. Сочинения // М., 1995. С. 333.
14. А. Святогор. Биокосмическая поэтика / Н. Ф.  Федоров: pro et contra: В 2 кн. Книга вторая // СПб.: РХГА, 2008.