Для тех, кто лишен страха высоты и кто желает глубже понять суть происходящего – в том числе в России – на протяжении Нового времени и финала эпохи на рубеже XX–XXI веков, Редакционное бюро Проекта «МЫ» публикует избранные главы исследования «Тень Заратустры» Владимира С. Александрова (Питерского). Исследование, ведущееся с точки зрения ценностей Русского исторического проекта, меняет сложившуюся точку зрения на содержание главных процессов эпохи, на их задачи и цели, в полной мере раскрывающиеся только теперь – в ее финале.    

I. Выравнивание по горизонтали 

    История – пульсирующий поток человеческого бытия; в каждой эпохе он занимает свое особое пространство, сечение и объем которого от эпохи к эпохе соответственно меняются. Меняется и объем пространства, которое человек именует своим. Утратив прекрасную геометрию детской и входя в зрелость, он идентифицирует себя в сверхличностной геометрии рода и нации, истории и культуры, в постижении смысла и прикосновении к сакральному и абсолютному, связующему в своей свободе матричное развитие с неизменностью Бытия – совокупности универсальных алгоритмов становления и деградации универсума, времени и пространства, включая то, которое человек именует своим.   
     Как и внутреннее пространство культуры, то, которое он именует своим, имеет составляющие – техническую, которая отвечает на вопрос «как?», обращаясь к его здоровью, комфорту и безопасности, и онтологическую, отвечающую на вопрос «зачем?» и формирующую его личность и свободу. В детской его пространство ограничено физиологией и текущим временем, в зрелости – вмещает универсум, раскрывая его в культуре, как проекции Бытия, и посредством духа восходит к вечному, как отсутствию времени. Если для культур Востока выход в метафизику пространства ценен сам по себе, в христианстве – это живая связь (religio) текущего и вечного, истории и метаистории, человека и Бога, определяющая его отношения с миром и человеком. Здесь замкнуто-циклическая метафизика Востока входит в линейную метаисторию  человека; смыслом становится самоосуществление в свободе и истине, обретаемое в любви и реализуемое Адамом в со-знании и со-Бытии на большом круге возвращения к Отцу. На протяжении пути, именуемого человеческой историей, со всем ее неизбывным трагизмом, Адам сохраняет свободу стать невозвращенцем или вовсе разомкнуть смысловое поле и шагнуть в Ничто. Независимо от результатов, граница его выбора пролегает в пределах пространства, которое он именует своим. Это – его внутреннее пространство.    
       Смена эпох – изменение внутреннего пространства культуры и человека, с последовательным раскрытием новых смыслов, – начиная с великих цивилизаций древности, к античности и христианской эпохе, где раскрытие есть не что иное, как распаковывание добытийно существующих смысловых полей становления. Вместе с тем на границе Средних веков и Нового времени, с внутренним  пространством начинают происходить перемены, необъяснимые с точки зрения восходящей динамики исторического процесса. Его объем и размеры сокращаются; оно сжимается до технической составляющей культуры и избавляется от ее онтологической части, отражавшей взаимосвязь бытийной  свободы с Богом, миром, историей и человеком внутри любого онтологического историко-культурного «МЫ» – рода, народа или нации. Благодаря этому, в историческом развитии культуры Западной Европы, уже недосягаемым объемом внутреннего  пространства  личности в безграничности ее свободы по сей день остаются позднее Средневековье и Ренессанс. Специалист по истории Средних веков не может не любить эту эпоху. Она несет многое из уже утраченного человеком XX – XXI столетий. Вразрез с тривиальным суждением, что природа не терпит пустоты, место утраченного остается незанятым и человек это волей-неволей чувствует. 
        Многие, кому улыбнулось сравнить оба периода, впоследствии оказывались весьма однозначны в оценках. Так, Талейран (1754-1832), политический и государственный деятель Франции, уже в начале XIX века утверждал, что «подлинную сладость жизни знали только те, кто жил до 1789 года»¹; Я. Буркхардт (1818 – 1897) с трудом подавлял отвращение к нахлынувшему «варварству», а крупнейший философ того времени С. Кьеркегор (1813–1855) жаловался: «Из всех разновидностей тирании народное правительство – тирания самая мучительная, самая бездуховная». Эпоха Нового времени сделала все, чтобы Средние века, если уж не удается убрать их напрочь из памяти человеческой, то в лучшем случае оставить навечно в узком кругу профессионалов, у остальных отбив само желание прикасаться к этому периоду. Прилежный подросток, изучающий Средние века в объеме школьной программы, почти всегда чувствует устремление к этой эпохе своего чистого, максималистского сердца; он готов присягнуть ей на верность, но сникает, извлеченный из пленительной глубины родившегося чувства особенностью образовательных программ Нового времени. Хороший тон и правила поведения предписывают ему к понятию «Средневековье» добавлять определения – мрачное или темное; он должен видеть костры аутодафе и испытывать неприязнь к средневековой схоластике. Главное из того, что он обязан усвоить – в Средние века не было свободы. Свобода пришла только с эпохой Нового времени. 
        Между тем Средние века – высший расцвет мировой христианской культуры; ее содержанием и была свобода, обеспечившая уникальный уровень развития человеческой личности в Западной Европе и в Российской империи. Онтологические основы этой культуры, как и высочайшие ее достижения, Новому времени не удалось перечеркнуть или упразднить; все, что ныне составляет гордость стран христианской  цивилизации, было создано именно в эту эпоху, а впоследствии – усилиями подвижников христианской культуры в период Нового времени, где она была маргинализирована, но сопровождала эпоху на всем ее протяжении 
          В рамках Западной и Восточно-христианской цивилизаций была создана вся великая европейская и русская музыка, архитектура, наука, философия, поэзия, живопись и литература. В современном мире этот цивилизационный и культурный фундамент уже довольно отчетливо принимает черты единственного источника свободы, за пределами которого исчезает уже сам человек и вне которого любые общественные институты, человеческие законы и установления, почти неизменно являют сферу постепенной, системной и прогрессирующей деградации. Именно поэтому Средние века поныне остаются периодом наивысшего расцвета человеческой личности. «Для правильной оценки той или иной эпохи, – замечают итальянский философ и историк Средних веков, Романо Гвардини, – надо ответить па вопрос: насколько полно в эту эпоху… человеческое существование, в какой мере оно достигает подлинной осмысленности? С этой точки зрения Средние века можно, пожалуй, приравнять к высочайшим эпохам человеческой истории»².
        Дух эпохи – неиссякаемое жизнеутверждение, творчество и самопознание, в свободе не имеющее предела и алчущее крупиц высшего смысла. «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Матф, 5.3) – это порождает жгучую страсть к истине и становится духовным фундаментом Средних веков, где начертано: «Если пребудете в слове Моем... познаете Истину, и Истина сделает вас свободными» (Ин. 8: 31-32). «Христианство, - пишет замечательный русский мыслитель и историк философии ХХ века А.Ф. Лосев, - …сделало человека свободным, открыв ему опыт абсолютно-личностного бытия. Следовательно, максимальная свобода, какая только возможна, уже человеку дана. Все прочие «свободы» есть только новое обезличение и закабаление»³.
      Никогда прежде и после Средних веков человек не ощущал себя столь цельной, гармоничной и боговозлюбленной личностью. Ренессанс стал расцветом Средневековой культуры, вобрав в себя всего исторического человека и отразив страстный поиск высшего бытия живой жизни и человеческой истории в со-Бытии с Богом. Искусство наиболее полно передаёт общий дух эпохи и самоощущение человека. И это самоощущение несет в себе ясность, гармоничность и глубину – как в церковном, так и в высоком светском искусстве, обретая благородство простоты, прозрачности и незамутненности, включая веселые выступления бродячих музыкантов, поэтов, актёров и циркачей. 
       Начиная с XII века во Франции, в Провансе, расцветает высокая рыцарская культура, впоследствии распространившаяся в другие государства Европы – с блистательной поэзией, культом Прекрасной дамы и утонченными манерами, отражающими пиетет перед возвышенным и прекрасным как таковым; к XIV – XV векам вся жизнь рыцарских орденов, с их турнирами, дачей обетов и стилем поведения, как и надлежит искусству, все более становится вопросом формы, все более начинает ориентироваться на литературные образы и стиль рыцарских романов, превращаясь в красоту искусства жизни и пьяняще-утонченную игру⁴.
      Мир человека, его внутреннее  пространство объемлет цельность; это божественный Универсум, который, вбирая великое прошлое, сосредоточен в нем самом, страстная, волнующая и сияющая красота мира вторгается в поэзию трубадуров и миннезингеров, одухотворяет «Божественную комедию» Данте, сонеты Петрарки, «Роман о Розе» Гильома де Лориса и Жана де Мена, живопись Ван Эйка, Р. Кампена,  поздних фламандских и голландских мастеров - Рубенса, Ван Дейка и Снейдерса и все титаническое искусство Италии - Тициана, Веронезе, Тинторетто, Микеланджело…
       Уже много позже, человеку ХХ и XXI столетий придется остановиться, чтобы понять -  кто он, и что делает в заброшенном и чуждом для него мире? Но даже в искусстве своем он не найдет на этот вопрос ответа. Тем не менее, даже будучи неискушённым неофитом, он сможет увидеть, как из изящных осколков европейского романтизма и утонченного импрессионизма XIX века, сопровождаемых музыкой Э. Сати, К. Дебюсси и М. Равеля, во многом ставшей реакцией на величие и цельность духа Р. Вагнера, рождается «Крик» Эдварда Мунка и экспрессионизм ХХ столетия Э. Кирхнера, Э. Нольде, О. Кокошки, Ж. Руо, М. Бекмана и других, чье искусство пришедший в 1933 году к власти Гитлер назовет «дегенеративным», не догадываясь, что в темном ужасе изломанных пространств, разорванных в клочья человеческих душ, в уродливых телах нищих, калек и людей без лиц, он созерцает лично свой портрет и портрет новой эпохи, где они все вместе какофонически вопиют к онемевшему Небу, вслушиваясь в нарастающий диссонанс человеческой музыки – от романтического «Тристана» Р. Вагнера и «новой венской школы» к «Весне Священной» И. Стравинского и С. Прокофьеву, к темно-иррациональной, приглашающей к самоубийству музыке А. Скрябина и далее – к холодному хрустальному диссонансу Небесных сфер К. Пендерецкого. Что же это – исчезновение и крах человека? Энди Уорхол (1928 – 1987) кумир поп-арта, погибший от руки поклонницы, чьи картины висят в известнейших галереях Нью-Йорка с изображениями пустых банок из-под консервов, пищевых концентратов и кока-колы, видит так: потерпевший катастрофу автомобиль, тысячекратно переворачивающийся на огромной скорости – превращающийся в Ничто.
      Между духом Средних веков и Новым временем нет плавного или размытого перехода, как это обычно представляют историки. То, что произошло, более напоминает выстрел в висок, когда предыдущая жизнь, без остатка, разом и неотвратимо уходит в безвозвратное прошлое. Этим выстрелом навсегда стал Бунт, пронизавший ткань эпохи Нового времени  – кратковременной в сравнении с ушедшими эпохами, но страшной по беспределу и бесчеловечности относительно человеческого  образа, человеческого смысла и человеческой свободы. Его воплощением и стала Великая Французская революция – первый в истории человека великий Бунт против Бога и против человека; здесь заканчиваются Средние века и начинается исполненная самых чудовищных человеческих надежд, новая историческая эпоха – Новое время. С этого момента вся метафизика исторического процесса переходит под исключительный контроль разума и воли человека, вышедшего за пределы универсального матричного становления во внутреннее пространство собственных амбиций, власти и свободы. И с этого момента вся метафизика внутреннего пространства человека, его исторических смыслов и истории переходит в руки адептов и строителей Нового времени, превращающих это пространство в податливый, пластичный, исполненный животной боли и немого крика мир их собственного будущего – мир Франца Кафки, Адольфа Гитлера и Энди Уорхола. 
        Это и есть внутреннее  секулярное  пространство. На его переднем плане – пространство массовой секулярной культуры; его онтология – техническая составляющая дифференцированного по горизонтали социобиологического уровня; внутри действует человек, уже давно переставший быть микрокосмом. Его внутреннее пространство несет далекую геометрию детской комнаты и тепло далекой свободы; прочее есть лишь плод деактуализации культур и цивилизаций Мирового  Острова – самого большого континента и колыбели всего человечества. Ему уже нечем ощутить: деактуализация культуры есть деактуализация и перечеркивание его самого, с выравниванием его по уровню унифицирующей физиологии и неизбежной утратой и личности, и свободы; их функции вполне заменяет власть, реклама, телевидение, банковские счета и декларация «прав человека». 

Литература:

1. Цит. по: Ясперс К. Смысл и назначение истории//М., ИПЛ, 1991. С. 294
2. Гвардини Р. Конец нового времени // Вопр. философии. 1990. № 4
3. А.Ф. Лосев. Форма-Стиль-Выражение. М., Мысль, 1995, С. 370.
4. Хейзинга Й. Осень Средневековья: Пер. с нидерл. М.: Наука, 1988, с. 96.

Продолжение публикации – через неделю. Следите за публикациями.