Иван Крылов стал одним из самых популярных поэтов своего времени. Им восхищались Пушкин, Жуковский, Батюшков. Крыловские басни не просто пережили создателя, но и остаются актуальными до сих пор. Рассказываем, почему.
Иван Крылов был одним из самых читаемых писателей в России первой половины XIX века. Его басни расходились в десятках тысяч экземпляров - тиражи по тому времени неслыханные. Хотя имя писателя неизменно вызывало споры, а работы поэта становились объектами критических обзоров, у Ивана Андреевича была счастливая поэтическая судьба. Он пережил нескольких царей, и все они ему благоволили. Еще при жизни Крылов получил официальное признание, никому из русских поэтов такое и не снилось. Более того, басни Ивана Крылова остаются актуальными до сих пор.
Крылов прожил долгую жизнь, но для потомков свою автобиографию не оставил. Сохранилась только пара десятков его писем, которые не раскрывают личности писателя. Однако несколько прекрасных описаний жизни поэта составили биографы (Петр Плетнев, Михаил Лобанов). Кроме того, до нас дошли воспоминания современников поэта, в том числе известных литераторов. После их прочтения становится в полной мере понятно, почему не только литературные работы вызывали у петербургского высшего света пересуды, но и сама личность Крылова.
Иван Андреевич обладал крупной тучной фигурой: любил поесть, предпочтение отдавал русской кухне. Отчасти это можно объяснить тем, что в детстве он вместе с мамой пережил осаду Оренбурга во время Пугачевского восстания. Голод, смерть и нищета оставили неизгладимое впечатление на всю жизнь писателя. Его невоздержанность в еде была предметом шуток у современников. Михаил Лобанов в работе «Жизнь и сочинения Ивана Андреевича Крылова» писал: «Иван Андреевич, не поддаваясь теориям иностранных врачей, держался русской старины: он плотно обедал, плотно и ужинал. Некогда (лет за пятнадцать перед сим) был он на вечере у Алексея Алексеевича Перовского, который раз в неделю приглашал к себе на беседу русских писателей; перед самым ужином зашла речь о том, здорово ли ужинать? Мнения были различные: одни говорили, что они только завтракают и обедают, другие, что они прежде ужинали, но доктора им запретили ужинать. "А я так, - сказал Иван Андреевич, накладывая себе изрядную порцию стерляди под желе, - ужинать перестану, наверное, в тот день, с которого перестану обедать"».
Как рассказывали современники, в общении Иван Андреевич был обходителен и радушен, но искренен только с друзьями и ближайшим окружением. Мог покинуть ужин, сославшись на недомогание, если за столом кого-то зло обсуждали, потому что считал, «что лучше быть подальше от зла». В то же время его сложно было уговорить поучаствовать в чей-либо судьбе, помочь. Кажется, Крылов не хотел нарушать свой спокойный и размеренный порядок жизни.
Михаил Лобанов отмечал: «Никогда не замечено в нем (Крылове) каких-либо душевных томлений, он всегда был покоен. Не имея семейства, ни родственных забот и обязанностей, не знал он ни раздирающих иногда душу страданий, ни сладостных, упоительных восторгов счастия семейственной жизни. Бедности, крайних нужд во вторую половину жизни он не испытывал, всегда имел достаточно для своего содержания, даже по временам достаточно для выполнения некоторых своих фантазий, и чуждый, как нам известно, семейственных обязанностей, он проводил безбрачную, беззаботную, грустную в глазах доброго семьянина, но, по его образу мыслей, счастливую и спокойную жизнь».
В домашнем быту он вел себя непринуждённо – много курил и читал, ходил в дырявом, изношенном халате, часто босиком. Годами не менял свой истертый и испачканный диван. И это при том, что писатель не испытывал финансовых трудностей. Правда, иногда Крылов позволял себе необдуманные траты – картины, редкие гравюры, домашний сад с тропическими растениями в кадках. Быстро загораясь, он также быстро остывал: впоследствии картины продавались, а сад вял.
Об одной такой забавной прихоти рассказывал Михаил Лобанов: «Однажды наскучила ему чернота и неопрятность его быта; он переменил почерневшие от времени рамки всех своих картин, завел новую мебель, купил серебряный, богатый столовый сервиз; пол устлал прекрасным английским ковром; купил у Гамбса лучшую горку красного дерева за 400 руб., наставил на нее множество прекрасного фарфора и хрусталя; завел несколько дюжин полотняного и батистового белья. Показывая мне расходную свою книжку: "Вот посмотрите сами, - говорил он, - это стоит мне более десяти тысяч рублей". И несколько дней все это было в порядочном виде. Недели через две вхожу к нему - и что же вижу? На ковре насыпан овес; он заманил к себе в гости всех голубей Гостиного двора, которые пировали на его ковре, а сам он сидел на диване с сигаркою и тешился их аппетитом и воркованьем. При входе каждого голуби стаею поднимались, бренчали его фарфоры и хрустали, которые, убавляясь со дня на день, наконец вовсе исчезли, и на горке, некогда блиставшей лаковым глянцем, лежала густая пыль, зола и кучи сигарочных огарков. А ковер? О ковре не спрашивайте: голуби привели его в самое плачевное состояние».
О рассеянности Крылова ходили легенды. Иногда вместо носового платка он мог положить себе в карман чепчик или чулок и за обедом сморкаться в них. Даже при особых обстоятельствах он не становился организованней. Лобанов вспоминал случай, когда императрица Мария Федоровна пригласила Крылова погостить у нее в Павловске: «…когда он, окончивши с особенным тщанием свой наряд, шел уже к обеду ее величества и, поднявшись по лестнице, был уже у входа в залу, тогда А. Н. Оленин, который должен был представить его императрице, обратившись к нему, сказал: "Дай-ка взглянуть на тебя, Иван Андреевич, все ли на тебе в порядке?" - "Как же, Алексей Николаевич, неужто я пойду неряхой во дворец? На мне новый мундир". - "Да что это за пуговицы на нем?" - "Ахти, они еще в бумажках, а мне и невдомек их раскутать!"».
Одновременно современники Ивана Крылова отмечали феерическую мощь его математического ума. Достаточно вспомнить, что в самый тяжелый год своей жизни писатель зарабатывал карточной игрой. Интересны в этом контексте и воспоминания Александра Пушкина. Дело в том, что у Крылова над диваном висела большая картина в тяжелой раме, прибитая к стене непрочным гвоздем. Ему сказали, что картина может сорваться и убить поэта. «Нет, - отвечал Крылов, - угол рамы должен будет в таком случае непременно описать косвенную линию и миновать мою голову».
Крылову прощались ребячество, дерзость, рассеянность, неопрятность, чудаковатость, потому что уже его современники понимали значение таланта поэта. «Личность Крылова вся отразилась в его баснях, которые могут служить образцом русского себе на уме... - писал Виссарион Белинский. - Человек, живой по натуре, умный, хорошо умевший понять и оценить всякие отношения, всякое положение, знавший людей, - Крылов тем не менее искренно был беспечен, ленив и спокоен до равнодушия. Он все допускал, всему позволял быть, как оно есть, но сам ни подо что не подделывался и в образе жизни своей был оригинален до странности. И его странности не были ни маскою, ни расчетом; напротив, они составляли неотделимую часть его самого, были его натурою».
Крылов достаточно поздно стал баснописцем, в 36 лет. До этого он занимался журналистикой и литературой. Историк культуры Наталья Самовер рассказывала во время программы «Игра в бисер» на канале «Культура», многие люди, работающие с баснями Крылова, утверждают, что лучшие из них - это сконцентрированные до необычайной плотности комедии. И это правда. В работе поэт часто стремился к лаконичности, сокращал морализаторскую часть, искал наиболее подходящие синонимы.
Баснописец имел репутацию человека ленивого, но это не так: достаточно посмотреть на его черновики, где видно, как кропотливо и мастерски он работал со словом. Свои работы он правил постоянно, и даже после того, как они были напечатаны. У Крылова каждое слово должно было стоять на своем месте. Он дал басне ритм и звук.
Попрыгунья Стрекоза
Лето красное пропела;
Оглянуться не успела,
Как зима катит в глаза.
(отрывок из басни «Стрекоза и Муравей)
Язык написания басен Крылова богат, при этом поэт отдает предпочтение простым формам. Возможно, поэтому его фразы воспринимаются как пословицы и поговорки, плотно войдя в речь: «Сыр выпал — с ним была плутовка такова» («Ворона и лисица»), «А Васька слушает, да ест» («Кот и повар»), «Ай, Моська! знать она сильна, что лает на Слона!» («Слон и Моська), «Лето красное пропела» («Стрекоза и муравей»), «Ты все пела? это дело: Так поди же, попляши!» («Стрекоза и муравей»), «Где силой взять нельзя, там надо полукавить («Три мужика»).
Василий Жуковский в работе «О басне и баснях Крылова» замечал: «Слог басен его вообще легок, чист и всегда приятен. Он рассказывает свободно и нередко с тем милым простодушием, которое так пленительно в Лафонтене. Он имеет гибкий слог, который всегда применяет к своему предмету: то возвышается в описании величественном, то трогает вас простым изображением нежного чувства, то забавляет смешным выражением или оборотом. Он искусен в живописи — имея дар воображать весьма живо предметы свои, он умеет и переселять их в воображение читателя; каждое действующее в басне его лицо имеет характер и образ, ему одному приличные; читатель точно присутствует мысленно при том действии, которое описывает стихотворец….»
Басни Крылова были понятны всем, независимо от образования и социального статуса. Здесь сыграло свою роль все: увлечение литературой и театром, знание быта и нравов простых людей, любовь к простонародным увеселениям. Кажется, что писатель использовал современный язык. Это можно проследить в отрывке работы «Волк и Волчонок»:
Пойдем-ка, я тебя на стадо наведу,
Где сбережем верней мы наши шкуры:
Хотя при стаде том и множество собак,
Да сам пастух дурак;
А где пастух дурак, там и собаки дуры».
Однако видимая простота формы басен Крылова не делает их содержание плоским. Нельзя воспринимать его произведения прямо: иногда за животными скрываются не просто собирательные образы, но и вполне конкретные фигуры. Например, всем известная басня «Волк на псарне», написанная в 1812 году, в которой Волк олицетворяет Наполеона Бонапарта, а Псарь – Михаила Кутузова. Как известно, поражение Наполеона началось с того, что ему позволили захватить Москву, но долгожданного мира не заключили.
Мой Волк сидит, прижавшись в угол задом.
Зубами щелкая и ощетиня шерсть,
Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть;
Но, видя то, что тут не перед стадом,
И что приходит, наконец,
Ему рассчесться за овец,—
Пустился мой хитрец
В переговоры,
И начал так: «Друзья! К чему весь этот шум?
Я, ваш старинный сват и кум,
Пришел мириться к вам, совсем не ради ссоры…
(Отрывок из басни Волк на псарне)
Есть даже легенда, что басня попала к фельдмаршалу, и тот, читая ее вслух офицерам, при словах «Ты сер, а я, приятель, сед» снял фуражку и продемонстрировал свои седины.
Басни Крылова универсальны, они подходят для всех. Не случайно Иван Андреевич и сейчас едва ли не самый любимый народный поэт. И как писал мемуарист Филипп Вигель: «Его никто не назовет лучшим, первейшим нашим поэтом; но, конечно, он долго останется известнейшим, любимейшим из них».
Замечательная статья