Известный экономист Валентин Катасонов предлагает рассматривать экономический кризис в духовном ракурсе. Для него очевидна в обозримом будущем вероятность неизбежной дилеммы: либо человек, либо экономика. Мир уже перешел в стадию духовной поляризации.
Даже не прибегая к духовной оценке, можно отметить, что макроэкономика в значительной степени гипертрофирована. Так или иначе это чувствуют на своей шкуре те, кто занимаются производством в реальном секторе. К примеру, компании в сфере промышленного производства, сельского хозяйства, строительства, транспорта не могут осуществлять долгосрочных инвестиций, заключать долгосрочных контрактов, заниматься перспективными исследованиями и разработками. Они не могут даже нормально торговать, – констатирует Валентин Юрьевич Катасонов. – Не хватает оборотных средств, потому что все деньги ушли на финансовые площадки, где резвятся спекулянты, а если они даже имеются, возникают разные риски, связанные с резкими колебаниями валютных курсов, инфляционным обесценением денег, взлетами и падениями цен на товарных рынках. По сути, отмечает экономист, современные товаропроизводители оказываются в таком положении, в каком были наши предки многие тысячи лет назад, когда еще не было такого универсального средства обмена, как деньги.
Экономика, как ее понимает Валентин Юрьевич, это чуткий индикатор духовно-нравственного состояния общества: «Нездоровая экономика как игорный дом, в котором мы являемся заложниками. Деньги в такой экономике стали инструментом развращения и закабаления». Как «врач-диагност» он убежден, что без правильной диагностики никогда невозможно обеспечить лечение и выздоровление тяжелобольного. Таким тяжелобольным и является сегодня экономика.
Исходя из этого, и экономические проблемы нужно рассматривать не как дефекты некой механической системы, а как дефекты человека. Экономика находится в хвосте всех причинно-следственных связей.
Этимологии понятия «экономика» Валентин Юрьевич касался не раз. В частности, на заседании Санкт-Петербургского отделения международной общественной организации «Русское Собрание», он говорил о том, что Аристотель различал экономику и хрематистику. Если первую философ понимал как домоуправление, то последнюю – как обогащение, получение прибыли. Аристотель предостерегал, что экономика может мутировать в хрематистику. Выражаясь современным языком, – в капитализм. В итоге именно по этому пути, предсказанному Аристотелем, и пошло человечество.
Сегодня разрешение кризиса сводится не к борьбе за альтернативную модель экономики, а к мобилизации людей против экономического дисконта, в движении освобождения реальности от виртуальности, культуры от техники, истории от рынка. Это не просто возврат, это шаг в будущее, – поясняет Валентин Юрьевич, – альтернативный тому, к которому логически ведет победивший либерализм. И в этой связи нельзя исключить, что в обозримом будущем линия фронта будет пролегать между людьми и постлюдьми, между «реалами» и «виртуалами», между «человеком человеческим» и «человеком экономическим».
Вполне закономерным ведущий экономист считает возникновение очагов сознательного сопротивления «экономике как судьбе» в глобальном масштабе, как продолжение на новом этапе той битвы, которую вел с капитализмом марксизм, и в которой в конце ХХ века он потерпел поражение. Дилемма «либо человек, либо экономика» может стать важнейшим, центральным идеологическим моментом в самом ближайшем будущем – если события, связанные с настоящим кризисом, будут развиваться достаточно динамично, либо разразится серьезный планетарный конфликт мирового масштаба.
Привыкшие за последние столетия мыслить исключительно в экономических категориях люди могут изумиться: как возможен отказ от экономики? Но ведь «история знала гигантские периоды, в которых экономика играла второстепенную, подчиненную роль, а судьбой были религия, культура, философия, идеология, искусство». Из новейших тенденций, по мнению Катасонова, «ближе всего к тому, что может заменить собой экономику, стоит экология. Сочетание нового и одновременно древнего понимания природы и человека вне экономической парадигмы не несет в себе ничего несбыточного: если мы откажемся видеть в экономике судьбу, это не значит, что она исчезнет. Но она станет второстепенной, она закончится как абсолютная ценность, сохранившись как нечто прикладное, менее значимое, функционально зависящее от иных – не экономических – структур и приоритетов».
Конечно, экономика последовательно становилась центром интересов человечества в последние 300-400 лет не для того, чтобы сдавать свои позиции в столкновении с трудностями. Втягиванием национальных экономик в колониальную американскую систему можно и дальше десятилетиями подпитывать жизнь метастазы. Наши международные валютные резервы – это бессрочное, беспроцентное кредитование Запада. Национальной катастрофы можно избежать, только отказавшись от религии экономического роста. Россия, считает ученый, «не может существовать, ориентируясь на прибыль как фетиш… Это супротив нашего цивилизационного кода».
