Для тех, кто лишен страха высоты и кто желает глубже понять суть происходящего – в том числе в России – на протяжении Нового времени и финала эпохи на рубеже XX–XXI веков, Редакционное бюро Проекта «МЫ» публикует избранные главы исследования «Тень Заратустры» Владимира С. Александрова (Питерского). Исследование, ведущееся с точки зрения ценностей Русского исторического проекта, меняет сложившуюся точку зрения на содержание главных процессов эпохи, на их задачи и цели, в полной мере раскрывающиеся только теперь – в ее финале. 

(Продолжение. Начало – в разделе «Русский проект»)

Глава III. ПРАВДА И ЛОЖЬ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ 

б) Герой Нового мира   

Историки модерна впоследствии, задним числом придумывают причины для революции. Причина, собственно, всегда одна: «не мог народ мириться с ужасной властью». Далее подставляется имя монарха. Всегда оказывается, что эта власть вела народ к катастрофе. О Людовике XVI историки пишут в унисон: был глупый, был ленивый, Мария-Антуанетта – ужасно капризная. Как же при такой прогнившей власти, при отсталом феодализме и отсутствии либеральных свобод – и без революции? Но все это – не более, чем распространенный миф Нового времени. Такие мифы создавались во всех странах – в том числе, в России. Разве мало лжи  распространяли – и до сих пор распространяют! – о Российской империи, о Николае II, об Александре Фёдоровне, о Распутине?  

        Многочисленные исследования показывают, что революция во Франции не была ни буржуазной, ни антифеодальной¹. Историческая французская школа «Анналов» демонстрирует, что к началу Французской революции (1789) феодализма во Франции не существовало несколько столетий, а основой ее экономики был рынок и развитая промышленность².  
        Королевская власть и Людовика XV, и Людовика XVI, совместно с национальной аристократией, ведут политику активного развития рыночных отношений³. Поэтому ряд исследователей революции находят в ней, напротив, спектр антибуржуазных и антикапиталистических мотивов, резко направленных против либерализации экономики⁴ и крупных капиталистических предприятий⁵. С точки зрения французской экономики, революция была бессмысленной. Однако на частном уровне шло активное перераспределение капиталов и имущества, а также обогащение маргиналов и частных лиц, из которых многие, находясь в водовороте событий, подобно Луи Фрерону или Полю Баррасу безумно наживаются на разбое и репрессиях ни в чем не повинных граждан Франции.
        Никаких назревших проблем самой Франции революция не решала. Множество современников не ощущали никаких ее предвестий. Франция благополучно миновала острые периоды своей истории. К XV веку Франция избавилась от феодальной раздробленности, становясь сильным государством с развитой королевской властью и парламентом; к середине XVII – концу XVIII веков она становится одним из самых богатых и процветающих государств; Ришелье победно оканчивает Тридцатилетнюю войну, посрамив главных противников – австрийских и испанских Габсбургов; при Людовике XIV Франция становится централизованным государством, реализующим идею короля «Государство – это Я». Хотя и ослабленная в войне за испанское наследство, в XVIII веке Франция оказывается одним из ведущих и самых мощных государств Европы – с безграничными перспективами национального развития.  

        Перед революцией в стране царит долгий мир; результатом народных восстаний ХIV—XVI веков стала отмена почти всех денежных налогов с крестьян, буржуазия находится под опекой королевской власти, которая поддерживает тысячи мелких предприятий и обеспечивает им множество преференций; духовенство и дворянство пользуются особой опекой королевской власти и благодарны ей за привилегии и невмешательство в свои дела. При дворе царит атмосфера благожелательности; молодой, скромный король Людовик XVI и красавица королева, похожая на сошедшую с неба богиню – Мария-Антуанетта, вызывают всеобщее восхищение. Говоря о полутора десятилетиях перед самой революцией, британский историк Т. Карлейль (1795—1881) отмечает: «Историк может с легкостью пропустить этот период, ему тут не на чем задержаться – ни значительных событий, ни тем более значительных дел»⁶. Как у большинства стран Европы, у Франции XVIII века есть государственный долг; в «Отчете о состоянии казны за 1788 г.» он составляет 126 млн. ливров, или 20% бюджета; как и положено, долгом занимается правительство и парламент – тоже ничего необычного.               Но вот, пожалуй, что необычно: то, чего не было ни в Англии, ни в Голландии и никогда ранее – в салонах высшего общества Франции и при дворе появляются новые люди; они воспитаны, умеют вести беседу и говорят о будущем – не Франции, но будущем всего мира, как новом порядке, который сменит старый порядок, о мире всеобщего счастья, радости и изобилия, в преддверии которого Франции отведено сыграть великую роль и роль эта – Революция. Эти люди называют себя просветителями. «В отношениях между людьми ценится искусство вести беседу, блистать остроумием. – пишет Т. Карлейль, – Поборников Философии Просвещения с радостью принимают в великосветских салонах и в салонах богачей, не желающих отставать от аристократов; и те, и другие гордятся общением с философами, которые, иронизируя над всем, что олицетворяет Бастилия, проповедуют приход новой эры… давно доказанная истина вот-вот воплотится в жизнь: «Близится век революций!» (как писал Жан Жак), но революций благословенных, несущих счастье. …отныне на Земле воцарятся истина и справедливость – основные принципы философии Просвещения»⁷.
       Молодые люди, как положено в XVIII веке, любят игру слов. В этой игре также нечто необычное, непривычное слуху; они утверждают, что пока Франция принадлежит монарху, народу не принадлежит ничего; напротив, если Франция будет принадлежать народу – народ станет хозяином, которому монарх будет не нужен. Они ориентируются на Монтескье и Руссо, и представления о монархии, как узурпации власти народа и сословий; так же народу не нужна церковь; она вообще не нужна народам, ибо является препятствием для всемирной республики – республики всеобщего братства, равенства и свободы. 
        Не упоминая, что Вольтер и Дидро – монархисты и сторонники просвещенного абсолютизма, они приводят их материалистические идеи и едко цитируют антихристианские сочинения Гольбаха, где христианство «всегда будет лишь сплетением абсурдов…  религия — лишь нескладный продукт почти всех древних суеверий»⁸. Они легко цитируют Ж.-Ж. Руссо и его «революционное евангелие», восхищаются «естественным человеком» и естественными инстинктами, и в восторге, что «просвещение вредно и сама культура – ложь и преступление»⁹. В качестве их главной цели выступает не Франция, но всемирная республика, достичь которую должно путем Революции – слома старого порядка и установления нового – на века. Что будет представлять Новый порядок, не говорится – ведь речь идет о всеобщем счастье и благополучии! 

        В целом, влияние молодых людей на французское общество ничтожно. Великим светом их идеи запылают потом, озаряя Новое время на всем протяжении и создавая, собственно, мифологию эпохи. Но тогда их присутствие на великосветских приемах было приправой к столу; их старшие учителя первой половины XVIII века при дворе не появлялись, предпочитая размышления в уединённых местах и встречаясь с узким кругом своих поклонников: «патриарх» Просвещения Вольтер живет в Фернее на швейцарской границе; Руссо, хотя и находится в Париже, но после всех лет, проведённых в княжестве Невшательском, в местечке Мотье, на всех обижен и не поддерживает ни с кем прочных отношений; Д. Дидро и Д Аламбер счастливы, что окружены молодыми последователями - Мармонтелем. Морелле, Шамфором, Рейналем и другими, но понимают, что роль их в салонах и при дворе не отличается от роли шутов в рыцарских романах.   
        Их идеи важны как феномен, как порох, как запал для будущего взрыва, как камень, брошенный в водную гладь. Чтобы восстановить народ против собственного парламента, готового к реформам, чтобы вывести массы людей на  площади Парижа и других городов Франции, чтобы вступить в вооружённые столкновения со стянутыми в столицу королевскими войсками 12 июля 1789 года, чтобы поднять кровавое восстание в столице 14 июля с участием десятков тысяч человек и десятков тысяч единиц оружия, включая тяжелое вооружение, - восстание, которое распространяется по Франции, поражая Шербур, Страсбург, Руан, Труа, - для этого, как уже понятно сегодня по опыту многих «революций», включая и так называемые «цветные», была нужна серьезная организация и качественная подготовка, и нужны были совсем другие люди – типа Робеспьера, Марата, Дантона, Демулена, Сен-Жюста, из которых последний получил прозвище «Архангела Смерти», и которые могли бы, подобно Сен-Жюсту, призывать с трибуны Конвента «понять, что нация может создать себя только с помощью горы трупов»¹⁰. 
     Это была уже совсем другая стилистика, которая, хотя и опиралась на идеи молодых философов, закончивших жизнь на гильотине так же, как и Робеспьер, Дантон, Сен-Жюст и другие, но уже в корне отходила и от них, и от исторической культуры Франции и ее ценностей, радиально меняя гуманитарный фундамент культуры и оценивая убийство ее ценностей и человека делом полезным и нормальным – что и станет качеством масс-культуры Нового времени. «Ход Французской революции был неожиданным, – поражается К. Ясперс, – она превратилась в противоположность тому, что служило ее началом. Воля, направленная на установление свободы человека, привела к террору, уничтожившему свободу полностью»¹¹. Творчество – как и всякая философия и практика – в пределе свободы всегда носит личный характер. Индивид, выделившийся из мира в отдельную самость и лишённый со-Бытия в нем, не найдет Бога ни в себе, ни в мире. И утверждая это – он будет утверждать свою правду – как делали молодые философы и Руссо, Монтескье и Гольбах. Исходя из своего чувства правды, он будет и творить свою правду – как Робеспьер или Сен-Жюст. Но, выделенный из со-Бытия, из онтологии становления, потенциал свободы его уже утрачен и редуцирован до физиологии и инстинктов, главным из которых, для наиболее полного их удовлетворения, становится инстинкт Власти – целиком исчерпывающий объем человеческого Духа и его свободы.  

        Подводя итоги происшедшего в «Классовой борьбе во Франции 1848 – 1850 г.» К. Маркс пишет, чем станет для человека и общества Власть либеральных банкиров: «Так как финансовая аристократия издавала законы, управляла государством, распоряжалась всей организованной общественной властью, самим фактом своего господства и посредством печати подчиняла себе общественное мнение, то во всех сферах… царили та же проституция, тот же бесстыдный обман, та же страсть к обогащению не путем производства, а путем ловкого прикарманивания уже имеющегося чужого богатства. Именно в верхах буржуазного общества нездоровые и порочные вожделения проявились в той необузданной — на каждом шагу приходящей в столкновение даже с буржуазными законами — форме, в которой порожденное спекуляцией богатство ищет себе удовлетворения сообразно своей природе, так что наслаждение становится распутством, а деньги, грязь и кровь сливаются в один поток. Финансовая аристократия как по способу своего обогащения, так и по характеру своих наслаждений есть не что иное, как возрождение люмпен-пролетариата на верхах буржуазного общества»¹². 
         Этим пассажем К. Маркс неосознанно отвечает на вопрос – кому была нужна революция и правда ли, что она была «буржуазной» и ее готовила буржуазия? Неужели ее ждали в Нормандии, в Руанском округе – развитом промышленном районе дореволюционной Франции, где только в хлопчатобумажном производстве трудились почти двести тысяч человек¹³? Или, может быть, в ней были заинтересованы предприятия Кристофа-Филиппа Оберкампфа (1738-815) – эта мощная промышленная отрасль Франции, пожалованная в 1783 году статусом «королевской», где постоянно росла оплата труда и которая крепла и развивалась в Париже, Эльзасе, Амьене, Бурже, Руане, Нанте, Орлеане, направляя 90% продукции на экспорт?
        Чтобы вытолкнуть человека на чреватый путь уничтожения отечества, что-то должно произойти в нем – как в Фаусте, готовом продать душу еще до Мефистофеля, чтобы почитать дьявола, как своего Бога и искать у него помощи, либо у него не должно быть никакого Отечества – как у вненационального мирового пролетариата, которого солью земли почитали главные фигуры революционной демократии XIX – XX веков – от К. Маркса и Ф. Энгельса до В. Ульянова-Ленина, Л. Троцкого-Бронштейна и И. Сталина-Джугашвили.
        Поэтому многие их последователи – люди без отечества, с маргинализированным сознанием, социальные отщепенцы, люмпены и деклассированные элементы – тот пласт, на который они и опирались в разрушении «старого мира». Новый мировой порядок они будут строить «под себя» и свою Власть - на века. Поэтому они сами определяют ценности, цели и идеи; им не нужна власть рядом – ни ценностей, ни культуры, ни народов. Лишь технократы на верхних этажах Нового мира для контроля и вненациональная масса граждан мира внутри симулякров их свободы и формируемого масс-культа. 
        Однако, для реализации планов им нужны маргиналы и люмпены, реализующие антисоциальные, антикультурные и антиисторические поведенческие модели. Таковы вненациональные массы, на чью поддержку после 1789-го опираются финансируемые госперевороты, направленные на смену неугодного внешним силам национального правительства. Их технологии, уже в конце ХХ века, открыто описывает идеолог «цветных революций» за интересы США во всем мире Дж. Шарп – глава «Института Альберта Эйнштейна», финансируемый «Национальным фондом демократии» США и «Фондом Форда». В среде маргиналов и в условиях массовых потрясений, а также государственных кризисов, его модели обладают высокой контагиозностью и втягивают людей, ранее вполне благонадежных. При этом основным ядром «революций» и переворотов Дж. Шарп неизменно указывает люмпенов и маргиналов, наличествующих в любой стране – даже на высоких социальных этажах.

        Люмпен – человек без корней, вне существующей культуры и морали, паразитирующий за счет общества и его будущего. Люмпенизация общества до самого «верха», о чем пишет К. Маркс, – это крах общества и народа, с исходом его под чужую внешнюю Власть. В онтологическом обществе – а таким и является народ, как создатель и носитель историко-культурного «МЫ», – люмпен не имеет шансов, он – всегда маргинал. Однако революция, сметающая историческую культуру и ее ценности ради свободы индивида, и которая утверждает свободу маргинала равной вертикальной свободе становления человека и общества, полностью меняет ситуацию. Капитал, вложенный в революцию и жаждущий освобождения люмпена с последующей люмпенизацией его страны и его Власти, становится политическим капиталом, преследующим целью разрушение страны и уничтожение ее будущего.
        Быть может, люмпен и заварил бы эту кашу, если бы был на это способен. Но, будучи маргиналом за пределами культуры и ее народа, он лишен рычагов выхода на ведущие позиции национальной жизни.   Ситуация меняется, когда он слышит глас трубы, собирающий маргиналов в одну разрушительную силу под знамена сказочного благополучия, величия и счастья маргиналов всего мира – потому, что они самые лучшие, и именно им завещано общечеловеческое будущее, ибо они – соль земли и свет мира. Не имея национальных рычагов заявить о себе, своих вожделениях и вкусах, маргинал чувствителен к внешней поддержке своих болезненных амбиций, и не в последнюю очередь – со стороны чужого политического капитала. Не имея возможности заварить кашу сам, он становится орудием и сокрушительным тараном вешних сил для уничтожения целых стран, культур и народов: ведь у маргинала – отщепенца и люмпена нет Отчества, он – «продвинутый гражданин мира» и ничем не хуже молодых философов, жаждущих ценой жизни Франции Нового мирового порядка на века – благословенного царства Астреи, о котором и теперь учат «профанов» – так они именуют всех не-масонов – масонские организации. 
        Поэтому целью Французской «буржуазной революции» было не освобождение дремлющих сил французского народа и не оживление французской буржуазии, но люмпенизация – сначала Франции, затем Европы, Российской империи и, наконец, всего континента. Главным героем процесса становился вненациональный гражданин мира, пребывавший ранее без дела у подножия всех великих культур. И он вышел на охоту – выставляя в центр исторического процесса свои обскурантистские идеи, свою свободу, вожделения, вкусы и пошлые представления о мире и человеке, которые формировали эпоху масс. Весь конгломерат разношёрстной пошлости нужен был ради одного – уничтожить все конкурентные центры исторической Власти – для последующей глобализации мира под тотальную Власть новых Владельцев. 

Продолжение следует…

Литература:

1. Wallerstein I. The Modern World-System III. The Second Era of Great Expansion of the Capitalist World-Economy, 1730-1840s. \\ San Diego, 1989.
2. Fernand Braudel. Civilisation materielle, economie et capitalisme, XV-XVIII e siècle. Tome 2. Le jeux de l’echange. Paris, 1979, p. 256, 269.
3. Kaplan S. Bread, Politics and Political Economy in the reign of Louis XV. Hague, 1976.
4. Wallerstein, I. The Modern World-System III. The Second Era of Great Expansion of the Capitalist World-Economy, 1730-1840s. \\ San Diego, 1989. P. 48.
5. Palmer, R. The World of the French Revolution \\ New York, 1971. P. 109.
6. Томас Карлейль. Французская революция. История. М., «Мысль», 1991. С. 26.
7. Там же, С. 28.
8. Гольбах П. Разоблачённое христианство. / Пред. Деборина А.М. — М.: Изд-во Материалист, 1924.
9. Роланд-Гольст Г. Жан Жак Руссо: его жизнь и сочинения. // М.: Новая Москва, 1923.
10. Hazani Moshe//The Duel That Never Was// Political Psychology. 1989. Р.114.
11. Ясперс Карл. Смысл и назначение истории //М., Изд-во политич. лит-ры, 1991. С. 292.
12. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., // М., Госполитиздат, изд. 2-е, Т. VII, 1956. С. 11.
13. I. Sion, Les paysans de la Normandie orientale, pays de Caux, Bray, Vexin normand, vallée de la Seine. – Paris, Libraire Armand Colin. 1909, P. 184.