Русское дореволюционное офицерство – уникальный историко-культурный феномен российской государственности. Что произошло с этой великой сплоченной силой, обеспечивавшей безопасность страны на протяжении столетий?

Берегите офицера! Ибо от века и доныне он стоит 
верно и бессменно на страже русской государственности. 
Сменить его может только смерть! 
Генерал Антон Деникин

Недооцененная работа доктора исторических наук, профессора Сергея Волкова «Трагедия русского офицерства» повествует о судьбе этого уникального социального слоя после катастрофы 1917 года. На протяжении столетий русский военный корпус был стержнем российского государства. Воспитанные в духе чести и верности, офицеры обеспечивали внутреннюю и внешнюю безопасность страны. Но что-то пошло не так: и совокупность разрушительных сил заставила многих офицеров – военных, которых так просто не сломать - в годы гражданской войны отречься от своего прошлого. Сергей Волков очень подробно останавливается на причинно-следственных связях. Так что же это было?

Изменения в русском офицерском корпусе

Чтобы понять, что произошло с российским офицерским корпусом во время революции и последующей гражданской войны, нужно отмотать несколько лет назад. Огромные изменения в численности и составе офицерства произошли во время Первой мировой войны. Только вдумайтесь: если к ее началу русская армия насчитывала свыше 40 тысяч офицеров и еще около 40 тысяч были мобилизованы, то за войну в офицеры призвали около 220 тысяч человек. Таким образом, за три с лишним года больше, чем за всю историю русской армии до мировой войны.

Потери во время войны не распределялись пропорционально между кадровыми и произведенными за войну офицерами. Как раз таки согласно статистике едва ли не весь кадровый офицерский состав выбыл из строя уже за первый год сражений. Сергей Волков пишет: «В результате наиболее распространенный тип довоенного офицера — потомственный военный (во многих случаях и потомственный дворянин), носящий погоны с десятилетнего возраста — пришедший в училище из кадетского корпуса и воспитанный в духе безграничной преданности престолу и отечеству, практически исчез».

К 1917 году офицерский корпус соответствовал сословному населению страны: помимо дворян в него входили мещане, крестьяне, почетные граждане, духовенство, купцы. Один из офицеров того времени вспоминал: «Подумать только — большинство из нас — народные учителя, мелкие служащие, небогатые торговцы, зажиточные крестьяне...станут «ваше благородие»...Итак, свершилось. Мы — офицеры...».

Нельзя сказать, что абсолютное большинство прапорщиков запаса и офицеров ускоренного производства менее жертвенно выполняли свой долг на фронте, чем кадровые офицеры, ведь традиции воинского воспитания в военно-учебных заведениях сохранялись. Однако при таком количественном росте состава офицерский корпус не мог ни наполниться людьми, которые враждебно относились к существующему режиму власти. Добавьте сюда то, что в составе офицерского корпуса оказалось несколько десятков тысяч людей с достаточно низким уровнем образования.

Чужие среди своих

События 27–28 февраля и последующее отречение императора Николая II от престола стали началом конца для офицерского корпуса. Военным пришлось пережить тяжелейшее незаслуженное потрясение - они оказались не нужны своей стране. В это время командующие генералы и офицеры подверглись такому натиску ненависти и насилия, который не переживали никогда прежде.

Так, сначала на улицах Петрограда, а затем и на фронте начались повсеместные задержания, обезоруживания и избиения офицеров, некоторые были убиты. Какое влияние свержение российского самодержавия оказало на боеспособность армии демонстрирует телеграмма главкома Северного фронта начальнику штаба Главковерха от 6 марта: «Ежедневные публичные аресты генеральских и офицерских чинов, производимые при этом в оскорбительной форме, ставят командный состав армии, нередко георгиевских кавалеров, в безвыходное положение. Аресты эти произведены в Пскове, Двинске и других городах. Вместе с арестами продолжается, особенно на железнодорожных станциях, обезоружение офицеров, в т.ч. едущих на фронт, где эти же офицеры должны будут вести в бой нижних чинов, товарищами которых им было нанесено столь тяжкое и острое оскорбление, и притом вполне незаслуженное».

Очень показательна ситуация на Балтийском флоте. Сергей Волков приводит ужасающие факты: «В Кронштадте толпа матросов и солдат схватила главного командира Кронштадтского порта адмирала Вирена, сорвала с него погоны и, избивая, повела на площадь, где и убила, а труп бросила в овраг. Начальник штаба Кронштадтского порта адмирал Бутаков, потомок известного русского флотоводца, будучи окружен толпой, отказался отречься от старого строя и тут же был немедленно убит». К 15 марта Балтийский флот потерял 120 офицеров, из которых 76 было убито.

Бесчинства затронули также и сухопутный фронт, тыловые города.  Офицеры, которые были не в силах вынести глумления солдат, стрелялись. Вскоре последовало массовое увольнение командующих генералов. Высшее военное руководство было настолько терроризировано, что многие оставшиеся на постах не решались противодействовать развалу.

Большевики продолжали планомерно уничтожать боеспособную армию, как единственную силу, способную выступить против них в случае попытки захвата власти. Хотя такая позиция большевиков хотя бы была логически объяснима для офицерского корпуса. Настоящим же предательством стала деятельность Временного правительства. «Последние, особенно Керенский, одной рукой побуждали офицерство агитировать в пользу верности союзникам и продолжения войны, а другой — охотно указывали на «военщину» как на главного виновника ее затягивания», - пишет Сергей Волков.

Не случайно именно в это время получила распространение песня «Молитва офицера», в которой были такие строки:

На родину нашу нам нету дороги,
Народ наш на нас же, на нас же восстал.
Для нас он воздвиг погребальные дроги
И грязью нас всех закидал.

...Когда по окопам от края до края
Отбоя сигнал прозвучит,
Сберется семья офицеров родная
Последнее дело свершить.

Тогда мы оружье свое боевое,
Награды, что взяты в бою,
Глубоко зароем под хладной землею
И славу схороним свою...

Но, несмотря на шаткое положение и активное преследование, до лета абсолютное большинство рядового офицерства оставалось еще единой силой, которая была готова противодействовать развалу. 

Раскол офицерского корпуса

С начала лета разнородность военного состава начала сказываться на единении среди офицеров. В рапорте командира 37-го армейского корпуса командующему 5-й армией говорилось: «Необходимо отметить, что состав офицеров далеко не обладает сплоченностью — это механическая смесь лиц, одетых в офицерскую форму, лиц разного образования, происхождения, обучения, без взаимной связи, для которых полк — «постоялый двор». Кадровых офицеров на полк — 2–3 с командиром полка, причем последний меняется очень часто «по обстоятельствам настоящего времени». То же происходит с кадровыми офицерами, которые уходят, не вынося развала порядка и дисциплины, нередко под угрозой солдат».

Понятно, что при таких обстоятельствах об успехе на фронте говорить не приходилось. То и дело появляются сообщения никогда ранее не возможные для русской армии. Например: «Развращенные большевистской пропагандой, охваченные шкурными интересами, части явили невиданную картину предательства и измены родине. Дивизии 11-й и частью 7-й армии бежали под давлением в 5 раз слабейшего противника, отказываясь прикрывать свою артиллерию, сдаваясь в плен ротами и полками, оказывая полное неповиновение офицерам.

Зарегистрированы случаи самосудов над офицерами и самоубийств офицеров, дошедших до полного отчаяния. Немногие пехотные и все кавалерийские части самоотверженно пытались спасти положение, не ожидая никакой помощи от обезумевших бегущих полков. Сообщены возмутительные факты, когда дивизия отступала перед двумя ротами, когда несколько шрапнелей заставляли полк очищать боевой участок. Были случаи, когда горсть оставшихся верными долгу защищала позицию в то время как в ближайших резервных частях шли беспрерывные митинги, решая вопрос о поддержке, а затем эти части уходили в тыл, оставляя умирать своих товарищей. Озверелые вооруженные банды дезертиров грабят в тылу деревни и местечки, избивая жителей и насилуя женщин».

Лучшие офицеры, стремившиеся сделать все возможное, чтобы не допустить полного разгрома, гибли в первую очередь. Их положение, и не только на фронте, ухудшалось. В лучшем случае – их отстраняли от должности, в худшем – пытали, сжигали, забивали до смерти и так далее. Очень проникновенную цитату военного приводит Сергей Волков: «Другая картина...Я помню хорошо январь 1915 года, под Лутовиско. В жестокий мороз, по пояс в снегу, однорукий бесстрашный герой полковник Носков, рядом с моими стрелками, под жестоким огнем вел свой полк в атаку на неприступные скаты высоты 804...Тогда смерть пощадила его. И вот теперь пришли две роты, вызвали генерала Носкова, окружили его, убили и ушли».

После корниловского выступления гонения на офицерский корпус лишь усилились. Например, на Юго-Западном фронте начальник дивизии генерал-лейтенант Гиршфельд подвергся невероятным зверствам: «солдаты схватили Гиршфельда, повели его в лес, раздели, привязали к дереву, истязали и надругались над ним, после чего убили». Явление приняло бы еще более широкий характер, если бы во главе армии не стоял генерал Алексеев, который согласился принять должность начальника штаба Главнокомандующего и формально руководил ликвидацией корниловского выступления.

В августе произошел окончательный разрыв между офицерами и солдатами. Теперь они напоминали две вражеские армии. После октябрьских событий офицерству оставалось лишь открыто разделиться в соответствии со своими политическими убеждениями, к ноябрю армия была практически небоеспособна. Когда Временное правительство пало, как точно сказал Сергей Волков, «жертвой собственной политики», на защиту ведомства никто не встал. Офицерство не хотело этого делать, да уже и не могло.

Последними ударами для офицерского корпуса стали ноябрьское положение, по которому упразднялись все чины, а затем декабрьский декрет, провозглашавший окончательное устранение от власти офицеров и уничтожение самого офицерского корпуса как такового. Впечатление, которое произвели эти документы на военных, трудно передаваемы. Достаточно сказать, что именно на это время приходится и наибольшее число самоубийств. Кроме того, эти меры поставили военных и в крайне тяжелое материальное положение, особенно в тылу. Для некоторых лишения содержания было равносильно голодной смерти, так как все боялись давать офицерам какую-нибудь, даже самую черную работу. Сергей Волков пишет: «Эти события подвели черту под историей русской армии, которая с этого времени практически прекратила свое существование. <…> После заключения Брестского мира армия прекратила свое существование не только де-факто, но и де-юре».

«Красный террор»

Конечно, «упраздненное» большевиками русское офицерство не могло исчезнуть росчерком пера. Да, им запрещалось носить погоны, но это затронуло лишь внешнюю составляющую. Сама суть русского офицера от этого не поменялась. Они все так же стремились защитить свою страну, как от внешних врагов, так и от внутренних.

После окончательного развала и ликвидации армии вопрос о том, оставаться ли на фронте, естественно, не стоял. Офицеры ринулись к местам своего довоенного жительства, к своим семьям, чтобы хоть как-то обеспечить их существование. Но они не до конца понимали, какие опасности их ждали по дороге домой. Хотя это вряд ли смогло их остановить.

Когда миллионы солдат хлынули с фронта в тыл, по всем дорогам, особенно вдоль железнодорожных путей, пошла невиданная еще волна бесчинств и насилий. Военных, некоторых вместе с женами и детьми, застреливали, рубили шашками, закалывали штыками. Ежедневно в десятках российских городах озверелые банды обыскивали вагоны на каждой станции, в поисках людей, которые были бы хоть немного похожи на офицеров, и учиняли расправу. В порту на захваченных большевиками кораблях многие офицеры-беженцы убивали членов семей и кончали самоубийством.

Сергей Волков приводит воспоминания офицера, жившего в Казани в начале 1918 года: «Город задыхался от зверств и ужасов Чека. Сотнями расстреливались невинные русские люди только потому, что они принадлежали к интеллигенции. Профессора, доктора, инженеры, т.е. люди, не имевшие на руках мозолей, считались буржуями и гидрой контр-революции. Пойманных офицеров расстреливали на месте. В Казань приехал главнокомандующий красной армией Муравьев. Он издал приказ, требующий регистрации всех офицеров. За невыполнение такового — расстрел. Я видел позорную картину, когда на протяжении 2–3 кварталов тянулась линия офицеров, ожидавших своей очереди быть зарегистрированными. На крышах домов вокруг стояли пулеметы, наведенные на г.г. офицеров. Они имели такой жалкий вид, и мне казалось — закричи Муравьев: «Становись на колени!» — они бы встали. Таких господ офицеров мы называли «шкурниками». Им было наплевать на все и всех, лишь бы спасти свою собственную шкуру. Им не дорога была честь, а также и Родина. Другая же часть офицерства осталась верной своему долгу, на регистрацию не пошла, а предпочла уйти в подполье, а также и в Жигулевские леса, в надежде, что скоро настанет время, и мы сумеем поднять наш русский народ и совместно с ним уничтожить этого изверга. У этих офицеров был один лозунг — борьба против большевиков. Создавались различные тайные организации, но все они быстро разоблачались, т.к. не было опыта в конспирации, да зачастую офицеры из первой группы — шкурники — продавали своих же братьев офицеров за какую-либо мзду».

С января расстрелы проходили день и ночь. Часть офицеров перед смертью подвергалась пыткам. Сергей Волков пишет: «В Одессе, в частности, офицеров истязали, привязывая цепями к доскам, медленно вставляя в топку и жаря, других разрывали пополам колесами лебедок, третьих опускали по очереди в котел с кипятком и в море, а потом бросали в топку».

Офицерство в Белом движении

Не удивительно, что именно офицерство стало основой Белого движения. Большинство из них было настроено монархически. В одном из своих писем генерал Алексеев писал: «...Руководящие деятели армии сознают, что нормальным ходом событий Россия должна подойти к восстановлению монархии, конечно, с теми поправками, кои необходимы для облегчения гигантской работы по управлению для одного лица. Как показал продолжительный опыт пережитых событий, никакая другая форма правления не может обеспечить целость, единство, величие государства, объединить в одно целое разные народы, населяющие его территорию. Так думают почти все офицерские элементы, входящие в состав Добровольческой армии, ревниво следящие за тем, чтобы руководители не уклонялись от этого основного принципа». Главной задачей для офицерства стало сохранение Великой Единой и Неделимой России. Знаменитая триединая формула «За Веру, Царя и Отечество» до конца оставалось популярной в Белом движении.

Но не все офицеры присоединились к Белой армии, в большинстве своем «училищные офицеры» не захотели участвовать в движении. Всех сдерживал страх, глубокая апатия после пережитого психологического шока, недостаточная информированность, малодушие. Немногочисленность Белого движения сказалась и на конечном исходе борьбы. 

Здесь важно понять, что офицеры сознательно пошли на риск ради спасения Родины. Это был удивительный социальный слой, уже вырождающийся, но еще борющийся. Среди белых офицеров в годы гражданской войны было собрано все, что представляло культурные и духовные силы страны, в их рядах сохранялись традиции русской армии и российской государственности, унесенные затем в эмиграцию.

Сергей Волков пишет: «На офицерском самопожертвовании во многом и держалось Белое движение. Этим фактором, главным образом, объясняется то обстоятельство, что малочисленная Добровольческая армия целых три года смогла выдерживать напор многократно превосходящих ее по численности и вооружению красных войск и даже одерживать над ними блистательные победы, пока это превосходство не стало абсолютно подавляющим». В результате офицеры были захвачены красными, частью расстреляны, частью отправлены в лагеря.

О том, какой уникальный социальный слой был истреблен в России после 1917 года, очень точно написано в одной из брошюр, появившихся сразу после окончания войны: «Я, как и все поколение 900-х годов, был воспитан если не в прямом презрении, то в холодном пренебрежении к офицерству...Я стал прозревать в 1917 г. и окончательно упала пелена с моих глаз, когда мне выпало счастье провести несколько дней в боевой обстановке. Русские офицеры! Будет время, и не поверят потомки, что могли существовать на грешной земле люди во всем, казалось бы, похожие на нас, с такой же плотью и кровью, а на самом деле возвышающиеся над нами, как вершина Монблана возвышается над долиной Роны... в 17 году их топили, варили в пару, бросали в пылающую нефть свои же братья в Кронштадте, Севастополе, Владивостоке; с 1918 большевики сдирают кожу с их рук и черепов, вырезают им лампасы на теле, прибивают гвоздями погоны к плечам, насилуют их жен и дочерей, расстреливают малолетних детей; недавно добрые союзники бросили их на какую-то турецкую свалку и осудили на голодную смерть — и все-таки ничего нельзя поделать с Максим Максимычами и Тушиными, хотя жатвенная машина смерти десятки раз прошла над их непреклонными головушками. Не падают духом и просят об одном: «Не мешайте нам сохранить горсточку солдат, они еще пригодятся России»... Геройство без рисовки, страдание без жалоб, терпение без конца, самопожертвование без позы, патриотизм без фразы — вот русский офицер, каким нам показали его 1917–1921 годы. Средний русский офицер — аполитичен, он только национален. Он, молчавший, он, действовавший, поможет нам вернуть родину, а не ученые дрозды, до головной боли насвистывающие одну и ту же фальшивую партийную песенку».

Да, трагедия русского офицерства связана не только с тем, что не все его представители приняли участие в борьбе за российскую государственность, но и с гибелью большого числа лучших офицеров как в годы Первой мировой войны, так и в последующие годы русской революции, гражданской войны, последующей борьбы с врагами и рассеяния русского офицерства по странам и континентам. 

Однако воинский дух мужественного русского офицерства не угас. Он возродился в годы Великой Отечественной войны на полях ее сражений, он тщательно поддерживается в современной российской армии и в той памяти, которая досталась нам после гражданской войны. 

Источники:

1. Сергей Волков "Трагедия русского офицерства" (www.militera.lib.ru)